До поворота (Кровавый Крым)
Шрифт:
А негр все смеялся и смеялся.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
В каюте было прохладно, но, в то же время, душно. И вообще как-то странно. Славе казалось, что он находится в тесной утробе матери — но не своей, а чьей-то чужой.
«Сейчас меня родят, — подумал он, — в какой-то мир, еще худший, чем этот железный гроб». Крашеные металлические стены каюты были увешаны тростниковыми циновками и красными флагами. По самому большому флагу шел черный контур — портрет Че Геварры. Низкий потолок, тоже металлический, был расписан желто-зеленым орнаментом,
Слава сел в плетеное кресло, кресло заскрипело, но не развалилось. Зачем Макс отправил их в эту жестяную ловушку? В следующий раз надо быть с ним поосторожней. От кого еще Поганка мог узнать, что они окажутся в ботаническом саду, если они сами того не знали?
— А что мы будем делать в Симеизе? — спросила Мила странного негра.
— Отдыхать! — тот снова весело засмеялся, это как-то не вязалось с создавшейся ситуацией.
— Простите, а как вас зовут? — задав вопрос, Слава смутился.
— Зови Лешей, — хозяин добродушно ухмыльнулся и открыл бар, — Что пить будете?
— Джин-тоник! — с вызовом бросила Мила. — Пополам.
— Не развезет? — осторожно спросил хозяин.
— Не развезет, — Мила осторожно отхлебнула из граненого стакана. — А ты богатый!
— Не пьешь? — переспросил хозяин Славу, плеснув себе на дно бесцветной жидкости.
Слава на минуту задумался. Пьет он теперь или нет? Сейчас, наверное, просто не может. И так всего слишком моного — не жизнь, а сплошной американский боевик. Тошно.
— Сейчас не буду…
— А почему вы нас не спрашиваете, кто за нами гнался? Зачем стреляли? Вам не интересно? — поджав под себя ноги, Мила обхватила стакан, как гранату. Только чеку выдернуть и кинуть…
Хозяин снова принялся смеяться.
— Вы меня тоже за Буратино держите?!
Серьезно посмотрев девочке в глаза, Луис одним глотком влил в себя содержимое своего стакана и поставил его на журнальный столик.
— Я вас здесь совсем не держу. Кто стрелял, мне безразлично. Зачем — тоже. Мы уже почти приехали. Вы снимете себе квартиру и поживете немного в Симеизе. Красивый город, теплое море. Мои люди вам помогут.
Что-то в его предложении показалось Славе знакомым. Но отказаться он не посмел.
На берег они сошли вдвоем. Можно сказать, их просто выставили, даже дурацкую сумку отобрали. Велели найти комнату, привести себя в порядок и обязательно быть вечером на пляже. Спорить с хозяином не стала даже Мила. Куртку ей тоже не отдали, так и осталась в вязаной дырками хламиде. Платка не было. Слава уже привык, но мальчишки пялились, а толстые пожилые тетки брезгливо поджимали губы. Почему-то эти тетки все сильнее раздражали Славу. Раздражали вываливавшиеся из-под купальников куски жира и напомаженные губы между дряблых щек. Нашлепки на переносице, шляпки от солнца и сальные ляжки-окорока. Торчали бы они лучше дома, а вот остальным бы вообще без всего ходить…
— Давай здесь посидим, — предложили Мила, — на яхточку ихнюю посмотрим.
Она вся дрожала от обиды:
— Вот сволочи! Ниггер джина только на треть налил! А гонору, а? Ты видал? — все никак не могла успокоиться девочка. Снова принялась вертеть в тонких пальцах разрисованный ножик.
Они сидели под плоской крышей пляжного кафе, приютившегося на самом начале подьема с пляжа к домам, или наоборот — спуска от домов к пляжу. Вверх, сквозь заросший кустами-деревьями склон, шла нескончаемая лесенка. В детстве Слава бы с радостью устроил на ней бегалку-стрелялку с братом, назло родителям. Сейчас он просто оценил их с Милой позицию, как очень неудачную. Любой случайный гад с автоматом мог подстрелить их с любой точки. Сидеть вот так запросто в таком открытом месте им не следовало. Но Мила уже вертелась у стойки-раздачи и что-то заказывала, потом помахала Славе рукой.
— Держи! — сунула ему две бумажные тарелочки с прожаренным мясом, положила сверху по паре кусочков хлеба. Сама взяла пластиковые стаканчики и бутылку красного вина.
Славу даже замутило от дурных предчувствий. Сверху из динамиков полился разудалый Шафутинский. Яхта тихо покачивалась на своем месте. Это было хорошо, но очень страшно. Все время ожидать пулю в спину или нож. А главное из-за чего? Кого? Если бы знать, из-за кого, было бы проще. Теперь казалось, что здесь все воюют со всеми. Вот, к примеру, та жирная тетка ща как достанет из своего чемодана «узи»… Или вот ребенок голый трепыхается, камушки перебирает. Подкатится к нему граната случайно, и все… А эти из-за стойки, молодые ребята, как-то не так смотрят… Вздрогнув, Слава подавился, представил базуку под прилавком. Отпил из стакана, вроде полегчало.
— Может искупаемся и пойдем, жилье подыщем? — спросил у Милы Слава.
— Давай туда? — Мила кивнула в сторону огромной скалы, похожей на щербатый клык. С уступов скалы прыгали в воду самые смелые отдыхающие. Над уступами высоко вверх тянулись вертикальные участки белого камня, увенчанные полукруглыми чубчиками какой-то растительности. А совсем высоко, под небом, торчали неуместные перила, за которые держались толстые тетки и глядели вдаль.
— На скалу? — Слава прищурился, — там должна быть лестница. Вон, тетки-то забрались…
— Какие тетки! Я говорю — купаться!
Искупаться было бы неплохо. Слава спустился вслед за Милой на пляж. Но расстегнув штаны, Слава вспомнил, что одет несколько несоответствующе. Его порванные в какой-то драке семейные трусы, с ярко-красными цветами, за плавки не могли сойти при всем желании. На этом пляже голых не было. Только две девушки без лифчиков скромно загорали на отшибе, возле больших камней.
— Мил, пойдем туда? — попросил Слава, — А то тут люди, не удобно как-то.
— Пойдем, — согласилась уж больно легко Мила. Наверное, ей тоже было неудобно.
Они поднялись на валуны за девушками, ближе к скале, и обнаружили родные голые задницы, лениво прожаривающиеся каждая на своем персональном камушке. Иногда задниц было двое и даже трое. Две задницы оказались детские. До свободного камня пришлось плыть. Здесь вода была обжигающе-холодной, почти родниковой. Волны пробивались в нагромождение валунов, казалось, с ненавистью. От этой ненависти перепадало всем. Люди обдирали в кровь руки, ноги и животы об ощетинившиеся мидиями камни. Слава тоже ободрался. Мила нашла себе путь из мелкого заливчика, облепленного теплыми водорослями.