До самого неба
Шрифт:
…Били барабаны. Пели раковины. Главная площадь Чак’Балама — раскрывшийся бутон праздника-цветка. Глаза — сверкающая россыпь взглядов, восхищенных, изумленных, почтительных, любопытных — устремлены на вершину пирамиды. Голоса — звонкий дождь, танцующий на камнях — сплелись в единый ликующий крик.
Смотри, народ Чак’Балама, доблестный Уман Ик’Чиль, первый из воинов, занял место на Циновке Ягуара. И встала рядом прекрасная Шочикель, и подле неё — двое сыновей. Вот кровь, что станет управлять землями Чак’Балама, что свяжет богов и людей. Сегодня. Сейчас.
Уман Ик’Чиль… Верховный правитель Уман Ик’Чиль, величественно-неподвижный, с гордой осанкой и полным достоинства взором, восседал на священной Циновке Ягуара. Перед ним внизу раскинулись земли Чак’Балама, храмы и дворцы, поселения и поля, дороги и зеленый ковер сельвы… Халач виник видит всё со своей недосягаемой высоты. Так показал ему когда-то самый первый змей видений. Сбылось. Но нет радости, даже простого довольства нет: всё видит Уман Ик’Чиль, кроме своего пути… Возможно, лишь всесильное время излечит слепоту его духа…
Он подал знак к началу церемонии. И тут же признался себе, что хотел бы отдалить этот момент. Неуместное желание для халач виника, долг которого — искать благоволения богов, для себя и своего народа… Он надеялся, что всесильное время поможет ему и в этом — избавит от опасных желаний…
Смолкла музыка, затихли голоса, будто повелительный жест Уман Ик’Чиля разом оборвал все звуки праздника. Жрецы — помощники Текум Таша вывели Шанука… И многоголосое восхищение, в один миг утопив тишину, заплескалось волнами у подножия пирамиды. Даже у жрецов блестели глаза — поистине, богатый дар приготовил Творцу Уман Ик’Чиль. Красив пленник: статью подобен молодой сейбе, так же высок и строен, и полон силы. В глазах — глубокая тьма обсидиана. Солнечный свет, лаская, струится по гладкой светлой коже. Уверен и тверд его шаг, а взгляд свободен от смятения и страха.
Он улыбнулся Уман Ик’Чилю — открыто и доверчиво. И тот устыдился: как можно было сомневаться в мужестве Шанука! Нет, не поглотит его мрак Шибальбы, не утащит в нижний мир тяжесть страха — дух сына Севера взлетит лёгким перышком прямо к Творцу. И ждет его край достойных, что раскинулся в тени Великого Дерева. Там прохладные дворцы, сады с душистыми цветами и сладкими плодами, прекрасные девы поют и танцуют… Там нет конца беззаботной юности. Там Шанук будет счастлив и навсегда забудет об Уман Ик’Чиле. А Уман Ик’Чиль будет здесь. И будет помнить Шанука.
Впервые он не задавался вопросом, правильно ли это. Просто знал, что день, к которому он шёл все годы, навсегда останется для него днем печали.
Но неподвижно лицо Уман Ик’Чиля, и весь он будто каменное изваяние. Никто не узнает печаль халач виника, его мысли и чувства. Тот единственный, кому он хотел бы открыться, лёг сейчас на жертвенный камень.
Четверо помощников Верховного жреца крепко держали Шанука, и Текум Таш занес над ним жертвенный нож. А сын Севера повернул голову к огню в каменных чашах, шевельнулись губы — и дым понёс к богам Тайное Слово… последнюю просьбу… о чём?.. Чем бы это ни было, но Шанук успел сказать богам, что хотел. Даже успел опять посмотреть на Уман Ик’Чиля и спокойно улыбнуться. Прежде, чем острый обсидиан вспорол его грудь, и рука Текум Таша, неумолимая, как судьба, вторглась в рану. Ни крика, ни стона — Шанук молча терпел муку, лишь выгнулся, запрокинул голову…
Смотрел Уман Ик’Чиль… Не смог бы оторвать взгляд, даже пожелай он того… Смотрел — как металось по камню темное пламя, как горели ночным пожаром широко распахнутые глаза, как запертый в горле стон исказил приоткрытый рот, вырываясь опаляющим хриплым дыханием. Шанук отдавался смерти, будто страстным ласкам. Всего на миг — он стал желаннее любого из живущих. Ни одна красота не сравнится с этой…
Из жизни в смерть. Краткий миг. Текум Таш поднял руку, в которой пульсировало солнце, вырванное из груди Шанука. Жертвенные чаши наполнились горячей кровью. Вздрогнуло в последний раз тело на жертвенном камне… Радуйся, народ Чак’Балама! Прольётся дождями Чаак, вдоволь напитав землю. Взойдет добрым маисом Юм-Кааш. Солнечными лучами согреет мир Кинич-Ахав. Из смерти в жизнь. Краткий миг.
…До ночи длился праздник. Люди расходились довольные, оживленно обсуждая, как ярко полыхнуло сердце пленника в огненной чаше — словно восход солнца. Хороший знак. Удача ждёт халач виника Уман Ик’Чиля. Процветание ждёт Чак’Балам.
Нежная Шочикель лишь взглянула на мужа — и поняла, что эта ночь принадлежит не ей. Халач виник в одиночестве удалился к себе.
В его комнате расшитый занавес, ковры из мягких перьев и яркий огонь. В его комнате тишина — бьётся о стены, тонет в коврах, горит и не сгорает в огне… Сегодня Уман Ик’Чиль не любит тишину. Не любит огонь, ковры, стены… Он гонит от себя сон и всё думает о церемонии.
Когда тепло жизни покинуло Шанука, Уман Ик’Чиль догадался… Запоздало понял, что задумал сын Севера… Он смотрел на свою ладонь — и видел, как огненнокрылой птицей бьётся в ней солнце из груди Шанука. До порога смерти этот жар не покинет его руки. «Всегда быть с Чиль… Просил Великий Дух… Как сделать хорошо…» Сын Севера знал, на что решился. Не Ицамне он отдавался на жертвенном камне — Уман Ик’Чилю. Ему, как богу, дарил землю и воду, и солнце. И щедростью своего духа вознес Уман Ик’Чиля высоко. До самого неба.
Да только тяжел был Уман Ик’Чилю этот дар. Никогда не стать ему первым из людей. Высоко восседает халач виник. Но выше его стал дикарь из кочевого северного племени. Он самый сильный, самый мудрый, самый смелый. Самый щедрый. Не боги так рассудили — Уман Ик’Чиль…
… Так он сидел, погруженный в размышления, глотая последние мгновения своего одиночества. Ждал… Он знал теперь, о чем Шанук попросил богов. Хотел ли Уман Ик’Чиль того же?.. Наверное, даже боги не знают в точности, чего он хотел. Только дикарь из северного племени…
Едва ночь сгустилась плотным покрывалом, как вздрогнул узорчатый занавес, шелохнулись перья ковра под невесомыми шагами, и весело встрепенулся огонь, приветствуя вошедшего… Ицамна Творец принял дар Уман Ик’Чиля. И услышал Тайное Слово Шанука. Теперь каждый из них получит то, чего больше всего желает. По цене и награда.
Науа — дух-покровитель — занял своё место подле Уман Ик’Чиля, выкинув за порог постылую тишину. Незримая ладонь легла на лоб, даря покой, а шепот, предназначенный лишь ему одному, прогонял сомнения и тревоги. Прохладным ручьём струились слова чужого языка — теперь Уман Ик’Чиль их понимал. Шанук — тот, кто станет беречь его, отныне и навсегда — заботливо укутывал заклинаниями сна.