До самого неба
Шрифт:
… Приметы не обманули: густой и вязкий туман скрыл от них утреннюю зарю. А их самих — от врага. И шум водопада сделал приближение неслышным.
Хоть сами они тоже пока не могли видеть и слышать сражение, но Уман Ик’Чиль заметил, как раздуваются ноздри у бывалых воинов: чуяли, будто звери, близкую кровь и особый запах боевой ярости… И верно. Едва миновали водопад, осторожно спустившись к переправе по скользким коварным камням, как им открылось: в рваных белых клочьях тумана кипела битва. Уман Ик’Чиль на ходу оценил происходящее. Дикари достойно отразили первый натиск и даже смогли потеснить воинов Чак’Балама — сине-красная волна, поредев, откатилась назад. Но второй атаки враги не ожидали: смешались, сбились в кучу… и потеряли решающие мгновения — драгоценные капли удачи достались воинам Красного
Уман Ик’Чиль ринулся в сердце схватки, там, где звучала музыка боя во всей её свирепой красоте. Оружие в руках воинов пело диким хором песню смерти: глухой ропот палиц мешался с тяжелым голосом копий и хищным криком ножей, рассекающих плоть…
Дрались враги храбро. Но скоро оскал ярости на их лицах стал уступать место отчаянию обреченности. И хор смерти стал постепенно замолкать, предсмертные крики сменялись горестными стонами плененных. Однако, Уман Ик’Чиль заметил, как горстка дикарей, сражавшихся особенно умело и дерзко, и явно не намеренных сдаваться, отступила к заброшенному поселению. «Ещё не кончено», — решил Уман Ик’Чиль и бросился за ними. Его воины смогли быстро окружить врагов, стремясь взять их живыми: чем выше доблесть противника, тем ценнее будет дар богам…
Вдруг раздался низкий гортанный крик, и сражающиеся остановились. От отряда дикарей отделился один и взмахнул копьем, призывая Уман Ик’Чиля. Вождь. Рослый, могучий, движется, будто хищный зверь. Его лицо окрашено черным, на нём шлем, похожий на клюв огромной птицы, и орлиные перья в головном уборе. Любуется Уман Ик’Чиль, взгляд не отвести — как хорош вражеский вождь! Только такой дар Творцу достоин нового халач виника. «Живым! Он обязательно достанется мне живым!» — решает Уман Ик’Чиль, принимая вызов.
Расступились воины Красного Ягуара и дикари. Те и другие затаили дыхание, следя за схваткой вождей. Пируют боги на войне. А что за пир без главного украшения — искусного яркого танца? Так пусть управители мира порадуются, глядя на лучший из танцев — поединок сильнейших.
Противники медленно и плавно двигались по незримому кругу, намертво сцепившись взглядами, пытаясь по движению глаз угадать готовность к атаке. Трепетали перья, вздрагивали копья в руках, бугрились мышцы под гладкой кожей… Ни один из поединщиков не обнаруживал явного преимущества. И хмурились самые бывалые из воинов Чак’Балама: опасный противник достался Уман Ик’Чилю.
И всё же — не хватило терпения вражескому вождю, он первым сделал выпад. Глухой удар копья о копье — отразил атаку Уман Ик’Чиль. И лишь немногие из воинов догадались, как тяжело ему это далось. А дальше — посыпались стремительные атаки и мощные удары с обеих сторон, и видно было, что каждый из противников достоин победы и славы. Но сила силу ломит. Хитрее и опытнее Уман Ик’Чиль. Он сделал вид, что стал уставать, замедлился в движениях. И подстерег противника на очередном смелом броске. Стремительно увернувшись, отскочил в сторону и нанес коварный удар по ногам вражеского вождя. Все, кому прежде доставался такой удар от Уман Ик’Чиля, валились на землю, но этот дикарь… лишь припал на одно колено, тяжело пошатнулся, но тут же вскочил и, яростно рыча, бросился в новую атаку. Он осыпал Уман Ик’Чиля градом ударов, и тот едва успевал отражать, отступая… Казалось, вражеский вождь так взбешен коварством противника, что начисто позабыл об осторожности — и снова открылся. Уман Ик’Чиль, изловчившись, смог нанести ему сильный удар тупым концом копья в грудь. Дыхание дикаря сбилось, он остановился. И теперь Уман Ик’Чиль ринулся в яростную атаку, а его противник был вынужден защищаться. Дикарь сперва уворачивался довольно неуклюже и казался растерянным — Уман Ик’Чиль решил, было, что победа близка… Но внезапно вражеский вождь с такой силой отбил очередной удар и резким движением отшвырнул Уман Ик’Чиля, что тот потерял равновесие…
Драгоценные капли удачи растаяли в сжатом кулаке, когда увидел Уман Ик’Чиль перед собой острый наконечник копья — словно орлиный клюв — готовый пронзить ему горло… Решающие мгновения… вырваны дерзкой рукой врага…
Но что же не торжествует мрачный Владыка Черепов? Дрогнула рука вражеского вождя, ушла ярость из орлиного взора, шевельнулись губы… Один лишь миг у Уман Ик’Чиля — чтобы вернуть удачу себе, отобрать у внезапно ослабевшего противника. Что ему за дело до странной нерешительности дикаря. Есть бой. Есть Чак’Балам. Есть путь, с которого он не свернет. Ловкое движение — и копье выбито из рук противника. Прыжок — и, оглушенный ударом в голову, дикарь падает на колени у ног Уман Ик’Чиля…
Мгновения торжества. Уман Ик’Чиль срывает вражеский шлем и убор из орлиных перьев, властно хватает за волосы своего пленника… и замирает. Вокруг слышны ликующие крики воинов Чак’Балама. Бой закончен. Красный Ягуар победил. Уман Ик’Чиль победил… А он смотрит, смотрит на свою добычу… Память — беспокойная юркая змейка, которую он так и не успел поймать ночью — теперь вернулась, чтобы посмеяться над ним. Вот он, загадочный вражеский вождь, который упустил удачу, пощадив мальчика. Упустил победу, не найдя в себе сил убить Уман Ик’Чиля. «Потому, что твой дух слишком мягок».
На сильной руке, что так и не нанесла смертельный удар, на широком запястье — драгоценный нефритовый браслет. И зажато в кулаке Уман Ик’Чиля плененное темное пламя волос.
— Шанук?
— Чиль…
13. Выбор
За всё время обратного пути Уман Ик’Чиль ни разу не подошел к пленникам. Смотреть даже не хотел.
А вот взгляд Шанука то и дело дотягивался до Уман Ик’Чиля осторожными прикосновениями. И можно было почувствовать, что смотрит пленник виновато и растерянно, совсем как тогда… «Шанук не хотеть сделать Чиль плохо…» На этот раз он прав — вышло плохо. Уман Ик’Чиль перестал видеть путь, будто потерял его в тумане у переправы…
Скрытое под тяжелыми бусами из яшмы и нефрита, под нагрудным знаком, жгло кожу ожерелье из клыков. Зачем не вернул подарок Шануку… Зачем делил с ним змея видений, зачем смешал свою кровь с его семенем… Поздно. Боги приняли их союз и переплели дороги. И что бы ни делал с того дня Уман Ик’Чиль — он шел навстречу Шануку.
Как же теперь?.. Казалось бы, ясно: халач виник должен заботиться о своём народе, он один между богами и людьми. Он обещал щедрые дары Творцу. Но как только Уман Ик’Чиль прикрывал глаза — видел Шанука на жертвенном камне… «Его дух слишком мягок» — эта мысль не давала покоя, лишала уверенности. Что, если ужаснется сын Севера, увидев занесенный над ним нож, если испугают его грозные лики богов, которые, как говорят, являются в миг смерти… Тогда страх захлестнется на нём петлей, утащит в нижний мир, в мрак Шибальбы, где дух Шанука будет вечно блуждать, гонимый ужасом, холодом и болью… Такую ли участь заслужил Шанук? Тот, кто вытащил Уман Ик’Чиля из реки, залечивал его раны. Тот, кто смешил, изображая кролика. Тот, кто врывался в него ураганом — так, что тело Уман Ик’Чиля никак не забудет эту необузданную ласку…
Он не хотел, чтобы Шанук страдал в Шибальбе. Это не казалось Уман Ик’Чилю правильным. Но если не отдаст вражеского вождя Ицамне… «Оставить себе», — подкрался, стелясь мягким пухом, вездесущий голос алчности. — «Никто не оспорит волю халач виника. Есть много других пленников, можно всех их положить на жертвенный камень. И своей крови не жалеть, приносить её богам почаще. Неужели, видя такую щедрость и усердие, не позволит Ицамна своему избраннику взять что-то для себя…»
Оставить Шанука, взять его себе… И ночи станут жарче дней, даже в сезон дождей не придет грусть… По телу Уман Ик’Чиля пробежала дрожь возбуждения. Он почти решился, не находя в себе воли устоять против такой алчности — сладкой, пряной. Ведь и прежде случалось, что халач виник брал себе кого-то из пленников. Он даже вспомнил… Тогда Уман Ик’Чиль был ещё мальчиком. Воины Красного Ягуара вернулись с победой из долгого трудного похода. На главной площади развернулось празднество. Уман Ик’Чиль впервые видел подобное торжество, он с восторгом и любопытством смотрел на своего отца — прославленного накона в грозном боевом облачении, на других воинов и, конечно, на халач виника, приносившего дары богам. У ног Сак Йуана лежал ничком один из знатных пленников. Уман Ик’Чиль спросил про него у старшего брата, и тот объяснил: «Всё, что халач виник захватил в бою, принадлежит ему. Часть надо пожертвовать богам, как велит обычай, а остальным… можно по-всякому распорядиться. Если Сак Йуану приглянулся пленник — на то его право…»