До самой сути
Шрифт:
Ладно, это вспомнится. Вокруг в черном мраке, прорезанном белыми лучами фар, — силуэты, силуэты.
— Где справился индеец, там и белый не подкачает.
Услышав, как Доналд бахвалится перед Лил Ноленд, Пи-Эм лишь пожал плечами. Это ли не лучшее доказательство того, что нисколько он не взбешен?
— Не пора ли по домам, ребята?
— Почему бы всем не вернуться к нам? Вы сегодня без прислуги, а у нас, на мое счастье, есть Дженкинс.
Пи-Эм головой поручился бы, что, произнося эти слова, она легонько сжала Доналду руку. Брат отодвинулся? Похоже. Во всяком случае, Пи-Эм — случайно, разумеется, — опять оказался в одной машине с Норой.
Езды было всего несколько сот метров. Машины тянулись гуськом.
— Когда он начал пить, я струхнула, — призналась Нора. — К счастью, он неплохо держится. Лил присматривает за ним.
— У тебя это называется присматривать? — съязвил Пи-Эм.
— Не ехидничай. С кем он говорил по телефону?
— Почем я знаю?
— Оба вы играете в таинственность. Ты мне, конечно, не все сказал.
— Я?
И пошло! Опять дом Нолендов, опять каждый забился в свой угол, к своей еще полной пепельнице и пустому стакану. Разве что кресла, нагретые задами, успели чуточку поостыть.
В какой раз все это повторяется — здесь или в любом другом доме долины? Сказать друг другу нечего, дел общих нет, и все-таки странная непреодолимая лень мешает им расстаться. Дженкинс, ни капельки не удивившись, уже приготовляет коктейли.
Они-то и доконали Пи-Эм. Весь день бурбон, а теперь еще коктейли — «мартини» или «Манхаттан»?
Почти сразу в сознании его образовался провал. Мимо опять засновали силуэты. Ноздри защекотал запах супа с зеленым горошком. Вероятно, открыли консервы, разогрели суп. Как бы то ни было, одна чашка упала на пол. Не сам ли Пи-Эм опрокинул ее? Он лично не помнит, что ел суп.
Он бесился от злости. И здесь, у Нолендов, было еще труднее понять почему. Он не испытывал ревности к брату: ревновать нет никаких оснований (хотя из головы не выходит ни этот драматический телефонный звонок, ни образ Милдред с тремя детьми у аппарата в семейном пансионе).
Бешенство это — не из-за Лил. Он не влюблен в нее.
А если однажды попробовал поухаживать за ней, то лишь потому, что был пьян. Он просто ею восхищается.
У него к ней чисто дружеское чувство.
Он взбешен, и все тут. Почему — этого никто не поймет, он сам тоже не понимает. Тем не менее смутно сознает, что не столь уж не прав.
Все идет иначе, чем должно идти. Доналд ведет себя не так, как ему полагалось бы. Все остальные — тоже.
Кто, в конце концов, Доналд или он работал всю жизнь и выбился в люди благодаря упорству и мужеству?
Не это ли отправная точка, которая может привести хоть к какому-то объяснению?
И все-таки несколько часов тому назад, когда они были вдвоем на ранчо, Доналд цинично бросил ему:
— Допустим, ты влип в грязное дело. Останется ли Нора…
Во всем этом бездна несправедливости. С Доналдом носилась не одна Лил — все, вплоть до Пембертона. Тот чуть ли не ухаживал за ним, правда, не без надежды усадить его за стол для покера.
Пи-Эм предвидел, что рано или поздно Доналд согласится. Нет, уже готов согласиться. Он вмешался:
— Не надо. Ему нельзя играть.
Доналд оскалился:
— Боишься, как бы я не вытянул из них все денежки?
А тебе придется давиться от зависти, так ведь?
Лил увела его. Теперь ей, несомненно, мерещились Бог знает какие ужасы. С Доналдом, хоть он на десять лет старше ее, она вела себя как мамаша, — даже супом его с ложечки кормила, и всем это нравилось, потому что выглядело игрой.
Дальше опять провал. Пи-Эм напрасно силился вспомнить. Нет, одни провалы. Сейчас придет Нора, заполнит их, и это будет форменной пыткой.
В голове у него мелькнуло слово «собака», и не случайно. С какого-то момента оба они стали похожи на двух взъерошенных, готовых сцепиться псов. Остальные наверняка это заметили и, конечно, свалили вину на Пи-Эм.
Гости расхаживали по дому, бродили по комнатам, на ощупь разыскивали уборные: в одних помещениях горел свет, в других царил мрак. Всюду, даже в патио, валялись стаканы. Иногда люди сталкивались в темноте и расходились, не узнав друг друга; одному из них, без сомнения, было нехорошо.
Каждый из братьев издали поглядывал на другого, взгляды их скрещивались, и в глазах Доналда читался все тот же сдобренный презрением вызов.
Кто дал ему право презирать Пи-Эм?
Подумать только! Он еще держится королем: саркастически подтрунивает над всеми, особенно над женщинами, с пьяной легкостью жонглирует людьми.
Все это время Пи-Эм, видимо, избегал одиночества.
С кем-то говорил, более или менее надолго присоединялся к разным группам, опрокидывал стакан за стаканом, но неизменно шел по следу брата и, вероятно, уже испытывал желание затеять драку.
Не то же ли происходило с Доналдом?
— Тебе не кажется, что нам лучше уехать?
Это сказала Нора. Она, как всегда, безошибочно определила, что он готов; но она знала также, что настаивать бесполезно.
К тому же в этот вечер они, его брат и он, как бы олицетворяли собой две враждебные стихии.
Им предстояло решить старый семейный спор, восходящий через Ферфилд, штат Айова, еще к временам Эпплтона. Нет, дальше. Это лежит за пределами их личной судьбы, это библейский конфликт.
Он, несомненно, произнес эти слова вслух, потому что, отыскавшись в кладовке памяти, они уже не выходили у него из головы.
Библейский конфликт!
Каин и Авель, Исав и Иаков…
Ему уже было не остановиться. Доналду — тоже. Но как все-таки это вырвалось наружу?
Вот тут голова и отказывала ему. Он знал, что все получилось по-идиотски несуразно. Все приобрело ложную окраску. Пресловутый библейский конфликт кончился вульгарным скандалом, который вызвал гадливое чувство у самых близких друзей Пи-Эм.