До свадьбы заживет

Александрова Наталья Николаевна

– Страховая премия, выплаченная герру Тизенхаузену, составляет два миллиона долларов, – сообщил Лангман. – Я уполномочен заявить вам, господин Марков, что компания за то, что вы сумели возвратить ей такую значительную сумму, готова выплатить вам гонорар в размере десяти процентов от указанной суммы.

Лола быстро прикинула в уме: десять процентов от двух миллионов – двести тысяч долларов! По сто на брата!

«Я же говорил – без денег мы не останемся!» – весело подмигнул ей Маркиз.

– Кроме того, – скучным голом продолжал Лангман, –

герр Тизенхаузен захочет, вероятно, как-то отблагодарить человека, который вернул ему дочь. Разумеется, это произойдет только после того, как все формальности будут соблюдены и он будет уверен, что фрейлейн действительно его дочь.

Маркиз подумал еще, что если это будет зависеть от самой Моники, то они с Лолой не получат ни гроша, но вслух нахально сказал:

– Вам известен номер моего счета, с нетерпением буду ждать перевода денег.

– Я покидаю вас, – Лангман поднял на Маркиза свои маленькие серые глаза, – но у господина… Шмидта, – он несколько опасливо покосился на молчаливого свидетеля их разговора, – у господина Шмидта есть к вам еще несколько вопросов.

Молодой человек крепче взял Монику под руку и вышел вместе с ней из комнаты.

– Гора с плеч! – вздохнул Маркиз, а про себя добавил, что баба с возу – кобыле легче.

– Думаю, что мою спутницу тоже можно отпустить, – сказал он, – мы сумеем договориться с герром Шмидтом сами. Она очень устала за последнее время.

Никто не высказал претензий, и Лола, весело послав всем воздушный поцелуй, удалилась.

Лангман вежливо склонил голову и вышел из комнаты, оставив их вдвоем.

Коренастый человек с изрезанным глубокими морщинами, словно кора старого вяза, лицом откашлялся, поднял тяжелые веки и уставился на Маркиза проницательным взглядом желто-карих глаз:

– А теперь расскажите мне, как все было на самом деле.

Маркиз почувствовал себя неуютно; ему захотелось поменять позу, спрятать куда-нибудь руки, встать, закричать, закрыть глаза… сделать все, что угодно, только не сидеть молча и неподвижно под этим проницательным взглядом.

– Я слушаю, – поощрил его господин Шмидт… Впрочем, Маркиз прекрасно понимал, что Шмидт – далеко не единственная фамилия его собеседника.

– Почему я должен верить вам? – заговорил наконец Леня.

– Потому что должны, – проскрипел коренастый человек.

Если бы старый вяз мог говорить, он говорил бы именно таким голосом, медлительным и скрипучим.

– Вольф тоже обладал большими полномочиями, – проговорил Маркиз, вжавшись спиной в спинку кресла, как будто стараясь найти там убежище от пронзительного взгляда, – кельнская полиция беспрекословно выполняла его распоряжения…

– Это неважно, – Шмидт отмел возражения Маркиза коротким жестом тяжелой крестьянской руки, – это не играет никакой роли.

И Маркиз понял, что Шмидт прав, что это действительно не играет никакой роли.

Он начал рассказывать всю историю со своей первой встречи с господином якобы Шульцем.

Услышав эту фамилию, его коренастый

собеседник ухмыльнулся: его собственная вымышленная фамилия была так же незамысловата и так же распространена, как фамилия Шульц – немецкий вариант русских фамилий Иванов и Петров.

Маркиз рассказал о подготовке к похищению картины Рубенса из особняка Тизенхаузена, о том, как, проникнув в подвал особняка, сразу же заподозрил ловушку и принял решение возвращаться другим путем. Как, проникнув в кабинет хозяина, не нашел на месте картины, окончательно убедившись при этом, что его заманили в ловушку. Рассказал о том, как, услышав торопливо приближающиеся к кабинету шаги, убежал через библиотеку.

Единственное, о чем он умолчал, – это о роли Лолы. В его версии дверь библиотеки не была заперта снаружи, и он беспрепятственно покинул дом Тизенхаузена.

Дальше следовало самое опасное – Маркиз рассказал, как нашел в своей машине труп якобы Шульца с разбитой головой и как был арестован подоспевшими немецкими полицейскими.

В этом месте внимательно слушавший его Шмидт поднял свои тяжелые веки и сделал Маркизу знак остановиться: он углядел нестыковки в его рассказе.

– Вас арестовали возле машины вместе с фрейлейн Лолой? Где она была, пока вы находились в доме Тизенхаузена?

– Она ждала меня снаружи, неподалеку от особняка, – проговорил Маркиз, пряча глаза.

– Нет, – Шмидт опустил веки и замолчал на несколько бесконечных секунд.

– Почему нет? – нерешительно переспросил Маркиз, не дождавшись продолжения.

– Если бы она ждала вас снаружи, она сидела бы в машине, и убийство этого… Шульца произошло бы у нее на глазах. Я просил вас рассказать, как все было на самом деле, а не сочинить красивую историю.

Маркиз потупился, помолчал и внес в свой рассказ некоторые уточнения. Шмидт кивнул и поощрил:

– Похоже. Дальше.

Маркиз рассказал о сцене в полицейском участке, о появлении Вольфа и о сделанном им предложении. Шмидт скупым жестом своей тяжелой мужицкой руки сделал ему знак остановиться и достал из внутреннего кармана пиджака несколько глянцевых фотографий. Затем он разложил их на низком столике перед Леней.

– Который из них? – лаконично спросил он Маркиза.

Леня склонился над снимками и мгновенно указал на вторую слева фотографию:

– Это Вольф.

– Понятно, – кивнул его собеседник и убрал фотографии обратно в карман, – продолжайте.

Леня продолжил свой рассказ.

Он рассказал, как они с Лолой начали поиски в России, – как он узнал, когда и кем была сделана «посмертная» фотография Моники Тизенхаузен, а Лола познакомилась с бывшим мужем Моники Антоном Кузовковым.

Конечно, Леня умолчал, каким способом он получил свою информацию и о том, насколько близким стало знакомство Лолы с Антоном, но, взглянув по ходу рассказа в желто-карие глаза Шмидта, он заподозрил, что тот прекрасно осведомлен и об этих подробностях или просто читает его, Маркиза, мысли.