Добежать до счастья. Исповедь
Шрифт:
– Сука! Тварь! Беловская шлюха! – плевался при каждом соприкосновении кулака с телом. – Я тебя и без члена порву, дрянь!
Член это чудовище заменил бутылкой из-под шампанского, предварительно вылив содержимое на израненную меня. Ощущения смешались в убивающий коктейль – боль, страх, непонимание, неверие. Как можно так поступить с молодой женой? Как можно поднять руку на женщину?
Через сколько Борис вырубился, оставив истерзанное тело валяться на ковре? Мне казалось, что прошла вечность, пока зверь не насытился и не угомонился. Собравшись с силами, отодравшись от
Вот тогда я окончательно повзрослела и поняла, что спасения искать мне негде. Страшнее стало не от того, что сделал Борис, а от полной поддержки его действий со стороны моего отца. Для меня не было секрета, что папа поднимал руку на маму, но что он позволит это в отношение своей дочери, стало неприятным открытием.
– Ничего страшного не случится от пары оплеух, – строго выговаривал, заталкивая в машину. – Бабы от них только послушнее.
– Я подам на развод, – рыдала, размазывая кровавые сопли. – Я не буду терпеть рукоприкладства от мужа.
– Подавай, – пожал плечами отец, отряхивая ладони. – Твоё место займёт Надежда через два года.
– Ей всего четырнадцать, – вскричала я, боясь верить его речам.
– На востоке в пятнадцать уже рожают, – рыкнул, сдавливая моё запястье и принося новую волну боли. – Слияние должно быть закреплено браком, а ты будешь жертвой или твоя сестра, не важно.
Он вернул меня мужу, предварительно показав семейному врачу, и с того момента начался мой персональный ад. Стабильность – то, в чём мне пришлось убедиться в браке. Боря отрабатывал удары почти каждую ночь, запихивал в меня всё, что попадало под руку, испытывал разные прибамбасы из секс-шопа и заставлял изображать счастливую семью на людях. Прислуга людьми не считалась, поэтому свои вкусы дома он не скрывал. После неудачных побоев меня выхаживали горничные, меняя компрессы, смазывая разрывы и пряча глаза.
Так продолжалось полтора года, пока мой организм не дал сбой и не решил укоренить во мне семя этого ублюдка. Лучшие пять месяцев в моём браке. Никаких издевательств, никакой боли, никакого давления. Где в это время муж сливал свою злость меня не заботило, лишь бы не лез ко мне.
Он не лез ровно до того дня, когда на УЗИ не озвучили пол ребёнка. Девочка… Её Борис не ждал и не хотел. Мою радость от скорого появления маленькой крохи, которая будет похожа на меня, перечеркнула очередная бутылка виски.
– Бесполезная тварь! Ты даже не можешь родить мне сына!
Эти слова застряли в подкорке мозга и повторялись раз за разом, пока этот садист примерял кулаки и ботинки к моим изгибам и выпуклостям. Финальной точка стал толчок с лестницы, скорая и лишение смысла жизни. Малышку вырезали из меня вместе с маткой, оставив непригодной женой для Бориса Уварова.
Две недели я пролежала в гинекологии, потом четыре месяца в психиатрии, после того как пыталась перерезать себе вены. Говорят, время лечит. Не согласна. Оно притупляет боль, воспоминания, корректирует восприятие, но не лечит. Отец появился в больнице только раз, когда меня откачали после неудачного суицида. Ничего не сказав, он посмотрел на меня и вышел.
То ли Михаил Белов перешагнул через себя и пообщался с моим мужем, то ли Борису надоело использовать меня вместо мешка с песком, но побои по возвращению закончились. Если, конечно, пощёчины и оплеухи не включать в эту категорию. Правда, садист нашёл другой способ издевательства, с которым жизнь стала проще и терпимее.
Теперь я усвоила значение слова «достаток». С ним можно позволить себе многое. С ним можно купить себе что захочешь – на всё согласных шлюх, на всё закрывающую глаза жену, всё проглатывающее общество. В общем, достаток – это проплаченная выгребная яма, в которой гниём мы все.
– Жду в кабинете через пять минут, – появился в ту переворотную ночь на пороге спальни Борис, окатив меня мутным взглядом, в котором ярко искрила ненависть. За все восемь лет я так и не поняла, за что Уваров возненавидел меня.
Злить мужа я не стала и через пять минут открыла дубовую дверь в его мужское убежище. От увиденной картины отвисла челюсть, а когда дошёл смысл происходящего, ёкнул рвотный рефлекс. На столе в коленно-локтевой позе стояла голая шлюха, которую лупил Боря, засунув предварительно огромные дилдо во все её дыры.
– Садись, дорогая, – отвлёкся он на мгновение. – Попробуй опустить глаза и займёшь её место.
Я смотрела. Сначала смотрела, как он стегал жертву и запихивал в неё всё толще и больше предметов, затем смотрела, как он трахал её в рот, поставив на колени передо мной, потом смотрела, как белёсые капли выплёскивались на моё лицо.
Рвотный рефлекс удалось сдержать, а со временем я научилась смотреть во все глаза на эту вакханалию и думать о своём. Сцены спаривания переползали в мою спальню, любовницы переезжали в наш дом, а Борис оставался для всех примерным семьянином и любящим мужем.
Глава 3
Любовь
Белая скатерть, белое блюдце, белая чашка с молочной пенкой на кофе, отдающем горечью на языке. Какая по счёту была эта чашка? Пятая? Шестая? Не могла сказать, разве что в счёте посмотреть. Второй парень за год, уверяющий в любви и сливающийся в никуда. Ладно Тоша – молодой, безбашенный, недозревший, относящийся к отношениям как к игре, но Сергей… В двадцать шесть лет за свои слова положено отвечать. А вот так… не прийти на свидание, не сказать ни слова, отключить телефон.
Поначалу я подумала, что с ним произошёл несчастный случай, но консьерж в элитной многоэтажке, где у Сергея была квартира, не пустил меня в лифт, показав письменный запрет на мой проход в собственность Тробушева. Обидно? Не то слово. В груди защемило от боли, лёгкие сжало в спазме, а дыхание пыталось вырваться тяжёлыми толчками.
Что во мне не так? Вполне привлекательна, не избалована мужским вниманием, не испорчена положением и деньгами отца. Почему, стоило влюбиться, подпустить к себе ближе, чем позволено, как от меня сразу отделались, словно от сломанной игрушки?