Доблестная шпага, или Против всех, вопреки всему
Шрифт:
— Но я же не одинок! Некто может прийти мне на помощь! И у него есть имя, есть чин! — обрадовано произнес он.
И, пришпорив лошадь, он поскакал в направлении имперского лагеря.
После часа бешенной скачки остановил окрик австрийского часового.
— Иисус и Мария! — крикнул он.
Услышав пароль императорской армии, часовой поставил на место свой мушкет, и капитан Якобус пересек линию, где развевалось знамя Габсбургского Дома.
В этот момент как раз проходил мимо адъютант генерала Торквато Конти. Капитан Якобус просил его, не видел ли он в императорском лагере герцога
— Не видел, — улыбнулся адъютант.
Несколько минут капитан раздумывал, держа руку на взмыленном загривке своей лошади.
— Как вы думаете, приедет он сегодня? — спросил он.
— Может, сегодня, а может быть, завтра. Никогда толком не знаешь, где и чем занят господин герцог Левенбург. Только генерал Торквато Конти смог бы вам ответить наверняка; но генерал так просто не скажет, и если вам нечего передать от герцога, он, конечно же промолчит.
Якобус повернул поводья. Возвращаться в Шведский лагерь ему было опасно, а он хотел любой ценой увидеть герцога Франсуа-Альберта Левенбурга, но если он потеряет такой шанс, где он ещё найдет его? Впрочем, вряд ли все знали капитана Якобуса в Шведской армии. Когда он доберется до аванпостов, наступит ночь, и он сможет легко спрятать свое лицо; он не раз уже в своей жизни рисковал ещё больше и по мене серьезным причинам.
Лошадь капитана снова преодолела расстояние, которое разделяло две армии. На окрик часового он ответил паролем Густава-Адольфа: «С нами Бог!» и смело вошел в оцепление, где утром этого же дня он едва не лишился жизни.
Как он и рассчитал, уже наступила ночь. Капитан подъехал на своей взмыленной лошади к артиллерийскому офицеру, лицо которого ему было незнакомо.
— У меня важная депеша для господина герцога де Левенбурга, — обратился он к офицеру. — Где я могу найти его?
Концом своего хлыста офицер указал ему на большой шатер, двухвостный флаг над которым развевался в одной из оконечностей лагеря.
— Торопитесь! — сказал он. — Возможно утром герцог уедет.
— Ах, спасибо! Я прибыл вовремя! — ответил капитан.
32. Объявление войны
Несколько мгновений спустя капитан Якобус был уже у шатра, на который указал ему хлыстом офицер, и, выкрикнув свое имя оруженосцу, дежурившему перед входом, вошел к герцогу.
— Пусть все выйдут, сударь. Нам надо поговорить наедине, — сказал капитан, сбросив с головы шляпу.
Выражение его лица было при этом такое, что герцог Франсуа-Альберт без возражений распорядился, чтобы оруженосец вышел и никого не впускал к нему.
Герцог Левенбург был красивым молодым человеком, высоким и хорошо сложенным, с выразительным надменным лицом, в чертах которого, в улыбке, взгляде улавливались некие беспокойство и настороженность, присущее породе кошачьих зверей всегда с недремлющим оком и навостренным ухом.
Он был привлекателен и отталкивающ одновременно: его либо любили с первого взгляда, либо сразу испытывали к нему необъяснимую неприязнь.
В нем было нечто магнетическое и притягательное.
Капитан снял перчатки и положил свою тяжелую шпагу на стол, как человек, удобно устраивающийся для долгого разговора. Герцог не спешил задавать
— А теперь объяснимся! — вдруг заговорил капитан.
Герцог Франсуа-Альберт не ответил: он ждал.
— Сударь, вы ненавидите короля Густава-Адольфа, вашего друга, — продолжал капитан.
— Я?! — вскричал герцог, бледнея от ужаса.
— Вы. И все дело в том, что больше всего на свете вы желаете видеть его мертвым.
Герцог огляделся вокруг, как если бы боялся увидеть неожиданно появившегося в шатре самого короля.
— Ах, замолчите! — прошептал он. — Разве я не жил и не вырос рядом с королем? Такие слова здесь, когда множество шведских ушей могут нас услышать!
— Нас никто не слышит, здесь все спит! Итак, мы можем заговорить.
Капитан отодвинул ногой табурет, на котором сидел, и порывисто прошелся, глядя на бледного герцога:
— Надо ли, чтобы я доказывал, что знаю, с кем говорю, сударь? — спросил он. — Слушайте, что я кажу.
И четко с расстановкой, он продолжал:
— Я знаю, что с королем Густавом-Адольфом вы были товарищами детских игр. Вместе с ним вы участвовали в забавах, и вас видели в доме его матери так же часто, как наследника трона. Мне говорили, что у вас было одно и то же оружие и те же лошади. Все, кто видел вас мимоходом, могли подумать, что вы братья, но однажды вы достигли самых нежных и самых близких отношений с ним, чему многие завидовали, и вдруг рука короля неожиданно ударила вас по щеке… Это правда?
Герцог только что достал платок и теребил его в пальцах, не отвечая.
— Рассказывают еще, — продолжал капитан Якобус, что позже, по настоянию матери, молодой король в знак примирения щедро осыпал вас льстивыми ласками. Но это оскорбление — вы сохранили его на щеке, глухой звук этой пощечины ещё звучит у вас глубоко в сердце, след её не стерся. Да и сейчас, когда я говорю вам об этом, краска стыда и гнева вспыхнула на вашем лице!
— Ах, эта пощечина! — тихо проговорил герцог.
Но, сделав вдруг над собой невероятное усилие, он сказал переменившимся голосом:
— Я был тогда почти ребенком, и король тоже.
— Да, ребенком, который носил шпагу! Но тот был наследником короля — и потому вы её не обнажили!
— Ах, замолчи! Чего ты хочешь? Чего ты добиваешься, говоря мне все это?
— А позже (вы увидите, сударь, что я прекрасно знаю все), когда вы достигли возраста взрослого человека, разве вы не решили придать более ослепительный блеск вашему роду, из которого произошли, женившись на принцессе Бранденбургского Дома?
— Кто сказал тебе это?
— А как вы думаете, что остается делать капитану, странствующему по миру в поисках приключений, если не разгадывать тайны вельмож, которые его используют? Я расспрашиваю, слушаю и узнаю. Ну так вот, искренне или нет, но вы были влюблены в принцессу Элеонору, дочь курфюрста Гийома; но вот появились послы шведского короля, и от его имени попросили руку этой принцессы, а вы, герцог Левенбург, вернулись в свои замки с разбитым сердцем и с пустыми руками! И ваше высочество увидело рядом с ней того же человека, который вам дал пощечину, монсеньор. Верно?