Добрая жизнь

Злобин Анатолий Павлович

Открылась дверь. Разговоры стихли. Вошел Председатель Президиума Верховного Совета Николай Михайлович Шверник. Секретарь Президиума начал читать Указ и называть фамилии. Первым вызвали Александрова. Слепуха увидел своего бывшего начальника и стал аплодировать ему. Затем к столу подошел знаменитый начальник Цимлы Барабанов, потом подходили другие.

Вот Симак, сидевший рядом с ним, тяжело встал со своего места и ушел туда...

"Сейчас меня", - затаив дыхание, подумал он и действительно услышал свое имя. Дмитрий Алексеевич встал и на негнущихся ногах пошел вперед. Ему казалось, что он идет слишком долго. "Надо было сесть поближе", - подумал он. Подойдя к столу, он неловкими руками принял большую красную папку, красную коробочку, потом еще одну коробочку.

Отвечая

на поздравления Шверника, он протянул руку и посмотрел ему в лицо, потом поблагодарил, хотел сказать что-то еще, но ничего не сказал и пошел обратно, плотно прижимая к себе папку и обе коробочки. За Слепухой пошел Анатолий Усков, начальник большого шагающего.

На своем месте он принялся рассматривать орден Ленина и Золотую Звезду. Потом пришел Усков, достал перочинный нож, и они привинтили медали к пиджакам. Орден Ленина Слепуха прикрепил рядом с орденом Красного Знамени.

Он вынул из папки грамоту, стал читать: "За особо выдающиеся заслуги и самоотверженную работу по строительству..." Перечитал еще раз, задумался. Когда же было это особо выдающееся и самоотверженное? Стал вспоминать. Может быть, это было в марте, в напряженные предпусковые недели? Ночью разыгрался небывалый буран. Густой снег залепил окна кабины, прожекторы, но он продолжал копать. Вдруг что-то случилось: ковш перестал подниматься. Он полез на стрелу: надо было заменить искрошившиеся щетки. Колючий ветер швырял в лицо хлопья снега, пальцы стыли, переставали слушаться. На скользкой стреле под ветром и снегом невозможно было держаться - два раза он скатывался в сугробы. Тогда он приказал помощникам привязать себя ремнями к стреле и, освободив руки, устранил неисправность.

...Может быть, это было раньше, в позапрошлом году, когда он копал котлован для третьего шлюза? На экскаватор неожиданно двинулся оползень, грозя раздавить машину. Трое суток не уходил он с машины, разбрасывая в стороны надвигавшуюся землю. Оползень был остановлен.

А может быть, это было тогда, когда он ездил на соседние участки обмениваться опытом и учил других экономить секунды? А может быть, это было когда-то еще, в каком-то другом случае, который он не мог сейчас вспомнить? Много их было, всяких случаев.

Ночью он улетел из Москвы и утром завтракал в столовой нового поселка. Рядом с ним сидел Иван Селиверстов. Слепуха говорил ему:

– ...Вот и прилетел я, Иван. Будем с тобой прощаться. Решил набрать учеников. Начну с ними.

– Куда же меня?

– Получишь свою машину. Наберешь экипаж, будешь учить. Тогда будет толк.

– А как вы посмотрите, если я сам пойду в ученики на большой шагающий? Мне предлагали.

– Одобряю. Я сам хотел идти, две ночи не спал, раздумывал. Это машина такая, что на ней можно расти до инженера.

Потом он шел по улицам нового поселка, и ему казалось, будто он давным-давно живет здесь.

7

– В газетах напечатали: депутат Слепуха принимает там-то, живет по такому-то адресу. Каждый день хоть одно письмо, да было. К депутату, само собой, идут не только с хорошими делами.

Приходили просьбы в отношении квартир, семейных дел, пенсий. Особенно я не любил алиментщиков. Как же так можно? Это же твой ребенок. Вот пишет женщина - помогите найти моего подлеца, уехал неизвестно куда, милиция его не ищет, одна осталась с двумя детьми. Я тотчас на депутатском бланке запрос в милицию. С милицией я в дружбе жил. Они мне отвечают - уехал ваш подлец в неизвестном направлении. Ищите, говорю, на родине. У него же мать есть, пусть она узнает про своего сына. Человек пропасть не может. Найдешь такого блудного родителя - до чего же приятно: плати денежки на воспитание.

Однажды пришла женщина, молодая, симпатичная. Нет, думаю, тут не алименты, а что-либо другое, от такой вряд ли захочется убежать. А она в слезы: "Помирите меня с моим мужем". Выяснилось, что он инженер, работает на моем участке, имеет склонность к спиртным напиткам. "Как же я могу вас помирить?" - спрашиваю. Она свое: "Вы - мой депутат, я за вас голосовала, прошу - помирите".
– "Хорошо, подумаю над этим вопросом". На другой день вызвал

его к себе: "Как работа? Как жена, дочка?" - "Все в порядке, отвечает, - претензий по работе не имею, дома все хорошо".
– "Симпатичная у тебя жена, - говорю я, - я с ней разговаривал".
– "Уже жаловаться ходила, я ей задам..." - "Не спеши, я тебя перебью. Она ко мне не ходила, мы в кино случайно встретились. Сидели рядом. Очень она мне понравилась. Думаю поухаживать за ней. Ты не имеешь возражений?" Он, чудак, глаза на лоб буквально вытаращил: "Она же моя жена". Я продолжаю в том же духе: "Да ты ведь сам говорил, что она тебе не нужна".
– "Наврал, ей-богу, наврал. Сдуру наговорил".
– "Если ты возражаешь, я, конечно, ухаживать за ней не буду, но только учти. И насчет спиртного - тоже".

Через три дня звоню ей на квартиру: "Разрешите пригласить вас сегодня вечером в кинотеатр на итальянский кинофильм "Рим в одиннадцать часов". Она смеется в трубку: "Мне муж все рассказал, мы с ним уже идем сегодня. Приходите с Клавдией Михайловной..."

Разные вопросы приходилось решать. По общественной линии тоже. По примеру Казахской республики поднимали мы залежные земли. На сессии об этом был разговор. Возвращаюсь я из Москвы, приходит ко мне директор Николаевской МТС Леонид Аксенов, отчества сейчас не помню, можно по журналу посмотреть. Я ведь журнал специальный вел, все просьбы и жалобы записывал: секретаря у меня не было, Клавдия Михайловна помогала.

Приходит, значит, Аксенов, полный такой, бритый, жизнерадостный. "Слушаю вас".
– "Плохо мое дело, - говорит, - план мне дали - умереть и то легче".
– "У нас тоже план не легкий. План ведь и дается для напряжения. Чтобы не расслабляться".
– "Чувствуется государственный ум", - говорит он. Ну, думаю, раз до государственного ума дошло, сейчас будет просить машины. Верно, начинает высказываться с просьбой - у вас машины стоят на консервации, а у нас нужда. Машины у меня действительно были в резерве начальство заинтересовано в том, чтобы машина стояла на консервации, но была целой. Говорю Аксенову: "Тракторы есть, но, к сожалению, они не мои".
– "Дмитрий Алексеевич, мы же с вами волгодонцы, я механиком там работал, теперь послали тридцатитысячником, войдите в мое положение".
– "Для волгодонца готов на помощь. Только давайте сделаем по-государственному, чтобы мое начальство не имело ко мне претензий".
– "Что же вы предлагаете?" - "Поезжайте в обком партии, просите машины. Скажите, сами видели, что у них стоят без дела. А на меня не ссылайтесь, наше начальство этого не любит".
– "Прекрасно, Дмитрий Алексеевич, я чувствовал, что не зря за вас голосовал".

Через два часа из обкома раздается телефонный звонок: "Есть у вас такая возможность?" - "Возможность есть, но людей выделить не можем, только машины".
– "Хорошо".

И вот я выполняю решение обкома партии. Пятьдесят пять тракторов отправили поднимать залежные земли. Шли своим ходом триста километров, работали там пять месяцев, подняли несколько тысяч гектаров.

В другой раз поступила общественная просьба от жителей Ленинска о выделении дополнительных средств на укрепление левого берега Ахтубы. Поехал посмотреть в чем дело. Старую дамбу за двадцать лет сильно размыло - надо укреплять. Обратился с письмом в Совет Министров. Выделил туда бульдозеры, скреперы непосредственно с моего участка, дамбу заплели хворостом. Сделали не меньше пятнадцати тысяч кубов земляных работ. Неоднократно ездил туда для проверки состояния дел.

Начальство стало посматривать на меня косо. Слепуха, мол, технику разбазаривает. Пошли неприятные разговоры. Но тут объявили очередную сессию, и я все свои грехи замолил. Хотите, расскажу вам, какие в Москву привез поручения? У меня в блокноте все записано. Многие поручения уже выполнил. Остались только личные.

Разумеется, было интересно знать, что делает в Москве депутат Верховного Совета, когда он не сидит в зале Кремлевского Дворца на заседаниях. Наш разговор происходил в марте 1957 года у меня дома: после Волго-Дона мы встречались со Слепухой всякий раз, как он приезжал в Москву на сессию или по другому поводу.