Добро пожаловать в будущее
Шрифт:
– Садизм – это форма отношения к другому, при которой экзистенцию пытаются отождествить с телом посредством боли, – говорит отец Ханны, наблюдая за внуком. – За садизм возможно наказание в виде лишения свободы или штрафа.
– Мой сын никогда не убивает кошек, – говорит муж Ханны.
– Конечно, не убивает. Когда ты в последний раз видел живую кошку в городе? – смеется отец Ханны. Смеется Ханна. Смеется ее мать. Смеется муж…
Вспышка… Воспоминания прыгают назад, словно подчиняясь желанию Бирса. Или же это он научился контролировать то, что он хочет видеть?
– Как думаешь, какой рисунок понравится моему мужу? – спрашивает Ханна.
– Я не знаю твоего мужа, – говорит художник.
– Представь, что ты мой муж, – улыбается она.
– Не могу.
– Почему?
– Что почему?
– Почему ты не можешь представить меня своей женой?
– Это другое.
– Что другое?
– Представлять себя твоим мужем и представлять тебя своей женой.
– Тогда не представляй, – Ханна перестает улыбаться. Белая кожа художника притягивает взгляд, волнует. – Тогда скажи, как бы ты сам хотел нарисовать меня?
– Сам? – художник смотрит на нее.
– Сам. – Она смотрит на него.
– Без одежды, – говорит он.
– Вот как? – говорит она и обещает подумать…
Вспышка… Клиника, где стирают воспоминания. Ханна идет по коридору. Здесь работает ее отец. Сюда приходит Серджио – бывший парень Розмари, которого Розмари давно забыла. Ханна знает Серджио. Знает, что когда-то они учились в одном классе, но Ханна не помнит его имени. Для нее он очередное лицо в череде лиц, очередное воспоминание, которым поделился с ней отец. Она знает о Розмари, знает о том, что после разрыва с ней Серджио не мог больше встречаться с женщинами. Он не хотел стирать воспоминания. Он хотел вылечиться. Приходил два раза в неделю и наполнял кабинет своими неврозами…
Бирс видит глазами Ханны ее отца. Он сидит за столом и смотрит на календарь. Цифры – вот что важно для него в этой жизни. Так же, как люди во время вудуистических сантерий связывают все происходящее с духами лоа, он связывает все, что его окружает, с цифрами. Цифры складываются в суммы, создаваемые набором формул. Например: R=F(S,P), где R – это поведение человека в определенной ситуации, F – некая неопределенная функция, затем побуждающая к действию – S и особенность личности – P.
– Не бывает неразрешимых ситуаций, – сказал ему когда-то давно один старый лектор. – Если возвести любую сложность в бесконечную степень, то в итоге мы получим самый элементарный ответ, – лектор улыбается и смотрит на нерадивого студента.
– И каким же будет ответ? – спрашивает студент, и глаз его нервно дергается.
– Неразрешимая ситуация перестанет существовать, – говорит лектор.
Студент хмурится. Его математический план жизни не подходит под эту теорию. Он чувствует себя слабым и незащищенным. Но от воспоминаний можно избавиться. Те, кто работает в клинике внутреннего города, могут делать это хоть по несколько раз в день. Это же так просто. Жизнь – всего лишь уравнение. Главное – знать принципы, главное – соблюдать правила. Но пациенты, которые приходят сюда, всегда боятся стирания, нервничают, психуют, злятся. Они хотят, чтобы их вылечили, но хотят помнить. Хотят перестать страдать, но не хотят проститься с воспоминаниями, несущими боль.
Бывший парень Розмари, Серджио, один из них. Но терапия не помогает. Убеждения не помогают. Отец Ханны знает – инсайда не будет. Серджио кричит, злится, убегает, громко хлопнув дверью, а через пять минут приходит назад и спрашивает, чем обеспокоен его доктор.
– Ничем, – говорит отец Ханны, вспоминая, как утром младшая дочь сказала, что выходит замуж.
– Я не спрашиваю твоего разрешения, – заявила она. – Я просто ставлю тебя в известность!
– Да как ты смеешь разговаривать со мной в подобном тоне?! – закричал отец. – Я вырастил тебя! Ты… ты… ты хоть бы матери постеснялась!
– Нечего мне ее стесняться! – сказала дочь. – Я сама скоро стану матерью!
«Стереть или не стереть эти воспоминания?» – думает отец Ханны, стуча карандашом по рабочему столу, смотрит на пациента, но видит младшую дочь. Пациент улыбается, решив, что привлек внимание.
– Растопчи амбиции, – говорит он врачу. – Убей мораль и убеждения, поставь крест и, уходя, запомни калитку кладбищенской ограды, чтобы вернуться сюда другим человеком и совершить акт вандализма над прежними ценностями и стереотипами, которые стали уже не твои…
Вспышка… Отец Ханны открывает дверь. Уже поздно. На пороге стоит младшая дочь.
– Прости меня, – говорит она.
Отец Ханны молчит. Он долго не может заснуть, а утром звонит другу и договаривается об аборте. Пять минут взрослой жизни – немного боли на гинекологическом стуле. А после шмыганье носом – и все как прежде. Главное – не допустить просчет в воспитании, главное – вовремя избавиться от ненужных воспоминаний. Отец Ханны верит в это. Сама Ханна верит в это. Она идет по больничному коридору. Дверь в кабинет отца открывается, и выходит Серджио.
– Привет, – говорит он.
– Привет, – говорит Ханна.
Отец машет ей рукой. Он просит ее поговорить с младшей сестрой. Ханна слушает, долго хмурится, затем кивает.
Младшая сестра смотрит за окно, и Ханна не знает, с чего начать.
– Я тебя понимаю, – говорит Ханна и рассказывает о проступках своей молодости.
Вот оно – еще одно шокирующее откровение детства. Ты вырастаешь, как только понимаешь, что люди, которых тебе ставили в пример, такие же, как ты. Младшая сестра оборачивается и смотрит на Ханну.
– Расскажи мне об этом, – говорит младшая сестра. Для нее это еще один аттракцион. Для нее это еще одно приключение.
– Нечего рассказывать, – поджимает губы Ханна.
– Сделал и забыл? – спрашивает младшая сестра.
Ханна молчит. Молчит, потому что после того аборта больше не может забеременеть. Как Серджио после Розмари не может заниматься сексом с другими женщинами. От длительного воздержания он постоянно на взводе. «Нет. Он постоянно был на взводе, даже в детстве», – думает Ханна, вспоминая его за школьной партой.