Добровольцы: смерть была где-то рядом…
Шрифт:
– Когда мы уже стоял под Грозным и слушали репортажи о хасавюртовское перемирии, то все понимали, что это лишь короткая передышка. Если бы мы тогда их додавили, то не было бы второй чеченской. Вот, что главное… Понимаете?
Ведущая подняла руку, и ветеран первой чеченской войны сразу замолчал.
– Мы еще об этом поговорим, – приободрила его ведущая и повернулась ко второму гостю, пухлому парню, который уже весь извелся, крутя головой, – а вот о второй чеченской мы спросим у нашего второго гостя. Я правильно понимаю, что вы пошли добровольцем именно во вторую?
Стас Павлов снял свои наушники, положил их на стол и выключил звук у телефона, тем самым показывая, что разговор, который был в студии, стал ему очень интересен.
– Так точно, – ветеран второй чеченской с силой уперся в стол руками, как будто хотел отодвинуть его от себя и расширить вокруг себя пространство.
– И как же это было? – ведущая мягко показала своему собеседнику, что не стоит толкать стол.
– Да также, как и у Бориса, – второй гость показал подбородком на первого гостя, потом кивнул ведущей, показывая, что понял ее. Убрал руки под стол, и лег грудью на край, – только отпуска я не брал, – посмотрел в потолок, – я сидел совсем без работы. Пришел в военкомат. Военком спросил, куда хочешь в Казань или Рязань? А что в Казани? Там танки. А В Рязани? Там парашюты. Хочу, где парашюты, – усмехнулся, – правда я их так ни разу и не увидел. Всю службу нас называли гоблинами, потому что лазили с ящиками и по горам. И у нас руки были до земли.
Ведущая улыбнулась такому бесхитростному рассказу.
– Очень интересно, но давайте дадим слово нашему третьему гостю, – развернулась грудью к казаку, – скажите, а казаки ведь тоже всегда находятся на передовой? Для них война ведь часть жизни?
Казак упер руку в бок и надул свою грудью, как глухарь на токовище, и возможно поэтому не понял того, что у него спросила ведущая, начал отвечать чуть невпопад.
– Понимаете, мы, как ансамбль казачьего песни и пляски, очень много ездим по станицам, собираем фольклор по этому поводу, и вот хочу прочитать вам стихотворение о войне, которое нам рассказали в одном из наших этнографический экспедиций.
Не дожидаясь разрешения, казак начал декламировать.
– Мы закусились сильно уделами
на бешеном скаку никак не слезть.
Как объяснить упрямому соседу
что сало мы его не будем есть.
Ведущая, подавляя улыбку, попыталась его остановить.
– Мы вас обязательно послушаем в конце передачи…
Но казака было уже не остановить.
– Позвольте я все же доскажу, – звякнули медали, – мне кажется это важно.
– Мы просто же хотим, чтоб в его доме
Хозяином был он, а не бандит.
Чтоб чернозём возделывали сами
А не сдавали за море в кредит.
Звукорежиссер подвинул на своем пульте несколько ползунков убирая звук, но ведущая украдкой показала, что не стоит этого делать.
– Чубы трещат, из бороды уже летят волосья
Бандит же скалится и радуется: «Вов"
Давно мечтал с повозки сбросить
Проклятых москалей и глупеньких хохлов
Казак повернул голову в сторону стеклянной стены с ненавистью посмотрел на хомячка-помощника, как будто тот и был тем самым бандитом.
– Что делать, братья? Кто натянет удела?
Кто остановит эту бойню взмахом?
Ведь не для мяса мать нас родила.
Нам будет стыдно перед ее прахом.
Помощник от такого напора даже приоткрыл рот от удивления и посмотрел на своего режиссера, будто спрашивая, что ему делать, но тот продолжал делать вид, что его ничто внутри студии не касается.
Ситуацию исправила ведущая. Она поблагодарила раскрасневшегося казака, и плавно вернулась к теме разговора, обратившись к Стасу Павлову.
– Стас, а ведь ты тоже в какой-то мере поехал на Донбасс добровольно. Как так получилось, чтобы ты из музыкального критика переквалифицировался в военные корреспонденты?
Стас Павлов посмотрел на часы на телефоне, который лежал перед ним, показывая ведущей, что у него немного времени, прочистил горло и начал говорить.
– Если честно, то я вообще не хотел никуда ехать. Не мое это было…
Глава 1
Семь лет назад. Офисный центр располагалось в здании бывшего общежития, в рабочем квартале, на окраине города. Когда завод, которому принадлежало общежитие, закрыли, и рабочие разъехались, то здание переоборудовали под офисы.
Вот в крайнем подъезде на первом этаже, на самом деле в многокомнатной квартире с общим коридором и кухней, уже несколько лет располагалась редакция городской многотиражки.
Самую большую комнату в редакции, естественно, занимал редактор, и не потому, что ему был нужен этот огромный кабинет. Просто в нем было удобно проводить летучки и планерки.
Когда Став Павлов вошел к редактору, тот сидел за старинным столом, который возможно оставался здесь от какого-то профсоюзного комитета. Редактор работал в компьютере, вместо коврика для мышки используя красную папку с надписью "На подпись".
Стол был завален бумагами, на самом краю его громоздилось несколько допотопных дисковых телефона, а возле монитора караулил радиационный фон горшок с кактусом.
Подняв на вошедшего свои большие квадратные очки в роговой оправе, редактор ослабил серый галстук и коротко бросил.
– Проходи, садись. Я сейчас.
Тут же забыл про Стаса, продолжая одновременно: молотить по клавиатуре, выбирать со стола документы, подписывать их и тут же убирать в красную папку под мышку.
Стас спокойно прошел по кабинету, обошел редактора сбоку, попутно морща носом, глядя на его серый пиджак с коричневыми локтями и белую несвежую рубашку, и остановился перед лакированным сервантом без стекол, на одной из полок которого громоздился бронзовый бюст Ленина с отколотым носом и повязанным пионерским галстуком.
Рядом с бюстом выстроились в ряд бутылки с коньяком, мартини и водкой, а перед ними покоилось блюдце с подсохшей долькой лимона. Павлов смешно бросил левую руку вверх, отдавая салют бюсту, и взял за горлышко бутылку коньяка. Потряс ее, проверяя наличии содержимого, открыл пробку зубами, понюхал и налил себе рюмашку.
Вернул бутылку назад, махнул локтем, опрокидывая в себя «Курвуазье», кинул в рот дольку лимона, выплюнул в ладонь косточку и вернулся перед светлые очи своего начальника, вытирая тыльной стороной ладони губы.