Добровольцы
Шрифт:
Скоро вернулась Настасья. Она еще поголосила дня два, а потом принялась за работу: целый день они с Груней были на ногах.
От Николая приходили письма. Он писал, что ждут боя, что, может случиться, немцы придут в их деревню, потому что она недалеко от границы, и наказывал Настасье поскорее уезжать.
Все заволновались. Богатые сразу стали собираться в путь, укладывали пожитки, заколачивали избы и спешили к ближней станции. Настасья ходила встревоженная, а Груня мало думала о войне: по-прежнему целые дни проходили
Однажды под утро странный грохот разбудил деревню: громовые частые удары, стрельба, какой-то дикий вой и свист подняли всех: и больших, и малых. Все в ужасе выскочили на улицу, потом бросились в избы, дрожа и теряя голову от страха: бабы выли, ребята плакали, визжала перепуганная скотина, и со всех сторон несся крик:
— Немцы! Немцы близко!
Настасья бегала растерянная по избе, накладывала в узел что попало, считала поминутно ревущих ребят и беспомощно причитала.
Улица гудела, как встревоженный муравейник. Почти у каждой избенки стояла телега; на ней среди узлов и хлама копошились ребятишки. Теперь уж никто не прятался, а все высыпали из изб и только ежеминутно крестились при стрельбе и грохоте орудий.
Настасьина повозка тоже стояла у избы. Поспешно вынесла она вещи, усадила ребят и, привязав сзади корову, уселась сама.
— Груня! Грунюшка! Да где же ты запропала! — испуганно спохватилась Настя. — Да где же ты?
Девочки не было видно. К околице тянулись телеги, деревня пустела на глазах.
— Да куда же она подевалась? Господи, помилуй! — озираясь по сторонам, шептала Настасья, и тут же за спиной услышала запыхавшийся, испуганный голос Груни.
— Машка пропала!
— До Машки ли? Брось ее! Садись скорее!
— Нет, нет! Машку не брошу. Поезжай! Я пешком нагоню, — быстро проговорила девочка и побежала от телеги.
— Свихнулась со страха! — вслух проговорила Настасья, качая головой. — Что же делать-то теперь? Как оставить ее?
Она растерянно оглянулась. Деревня опустела. Пыль столбом стояла у дороги, и одна за другой исчезали с глаз фигуры убегавших. Время от времени грохотали выстрелы. Настя взглянула на испуганные заплаканные личики ребят, еще раз оглянулась, высматривая Груню, и, сокрушенно покачав головой, тронула лошадь.
Выбежав за околицу в поле, Груня остановилась. Кругом все точно вымерло, и было непривычно видеть таким поле, на котором постоянно пестрели стада.
«Уж не убежала ли Машка в лесок?» — промелькнуло в голове девочки, когда взгляд ее остановился на небольшой рощице, которая была точно островок посредине поля. «Как же это я забыла? Ведь Машка постоянно забегает туда», — с досадой подумала Груня, летя на одних носках к знакомому месту.
Грохот орудий и пальба теперь уже совсем не смолкали. Девочка как будто даже привыкла к страшным звукам. Она вся была поглощена одной мыслью: поскорее найти Машку и бежать догонять тетку.
Груня вбежала в рощицу, забегала у кустов и стала звать: «Машка! Машка!» — и почти тотчас же услышала в ответ знакомое тонкое мычанье. Она с радостью рванулась к кустам, обняла за шею Машку и поцеловала в самую морду.
— Пойдем! Пойдем! — торопила она телку.
Накинув ей веревку, потянула за собой, поминутно оборачиваясь и ласково ободряя.
Выйдя вместе с телкой из леса, Груня увидела вдали темную ровную полосу, точно от поднявшейся с дороги пыли.
Девочка остановилась: «Что это такое?» И вдруг услышала странный равномерный звук: «Топ, топ, топ», от которого, казалось, дрожала земля.
«Солдаты!» — подумала Груня.
— Немцы! — прошептала она побелевшими губами. Девочка остановилась, а черная полоса неумолимо надвигалась, казалось, шла на нее, хотела смести.
От страха и волнения ноги у нее отказывались идти. Голоса стали яснее. Теперь уж можно было различить фигуры солдат. Около самой деревни прямые линии их разломались; они точно рассыпались в разные стороны.
Груня не знала, что ей делать. Идти в деревню значило идти на верную смерть. Спрятаться в лесу? Но лес так близок. Конечно, найдут!
Она стояла в нерешительности и не слышала, как жалобно мычала Машка.
Скорей, скорей надо спрятаться! Но было уже поздно: двое военных на лошадях неслись прямо на нее.
«Теперь конец! Убьют вместе с Машкой!» — от ужаса девочка закрыла глаза, и вдруг до нее донесся крик:
— Девчонка! Что стоишь? Иди к нам, давай корову! Груня радостно открыла глаза и, не чувствуя ног от счастья, помчалась навстречу солдатам:
— Наши! Наши! — вся дрожа, шептала она и, приблизившись, не выдержала — расплакалась:
— Дяденьки! Дяденьки! — сквозь слезы шептала она.
— Да ты чего ревешь-то? — участливо спросил один, молодой, безусый, наклоняясь с седла к девочке.
— Я думала — немцы! — все еще всхлипывая, произнесла Груня.
— Ишь, обмерла сердечная! А ты не бойся, немцев прогоним. Ты что одна осталась? А мамка где? — продолжал допрашивать солдат.
— Сирота я! Из-за нее осталась, — сказала девочка, указывая на корову.
— Ну, ты ее приведи! — сказал вдруг другой солдат и, лихо повернувшись, быстро помчался к деревне.
— Не хотела я Машку свою немцам оставлять, — продолжала объяснять девочка. — Ну меня и не стали дожидаться, уехали.
— Ты это зря, — задумчиво ответил солдат, выслушав рассказ, — твою Машку мы все равно возьмем.
— Как? — испуганно спросила девочка.
— Приказано начальством весь скот забирать. Для войска и чтобы немцам не досталось, — ответил солдат. — Там, на деревне, уже ловят, — усмехнувшись, добавил он.
— Я Машку не отдам! Ни за что не отдам, — дрожащим голосом промолвила девочка.