Доброволец. На Великой войне
Шрифт:
– Почему не стал? – поинтересовался я.
– А потому, – начал объяснять Гойда. – Недавно в ночь к немцам в одиночку слазить вздумал. Слазил и вроде бы даже языка взял у них, да вот беда: не донес. Немцы всполошились и давай бить из пулемета. Акимкину ничего, выкрутился, а немцу конец – пуля голову пробила. Так и остался наш Акимкин без ефрейторских лычков…
– Ужо погоди, придет время, не только лычки, а и крест добуду! – В голосе Акимкина зазвучала злоба. – Дай только срок. Просто немец тогда больно жирный попался. Не дотащишь хряка такого, тяжеленный, гад. В другой раз управлюсь.
– Притащишь, как же. – Гойда усмехнулся. – Э, нет, брат, с немчурой намаешься. С австрияками, наверное, полегче будет.
– А то, – со знанием дела подтвердил Федор Курносов – еще один бывалый солдат, каким-то образом успевший повоевать на соседнем «австрийском» фронте. – Австрияк, он пужливый. Ты только вдарь по нему как следует, он руки вверх сразу тянет.
– А мадьяры как? – спросил Гойда. – Сдаются?
– Эти навроде наших цыган будут. Наскакивают жестко, а чуть задело, от раны плачут как бабы. То ли дело немец. Этот не прост, в плен не сдается и все наперед обсматривает. По четыре консервы в ранце таскает, запасливый. Да и раненых наших добивает…
– Про то, добивают ли германцы, меня спроси! – сквозь зубы процедил Акимкин. – Еще как добивают, сволочи!..
И вновь я стал свидетелем и участником нового спора, прерванного одиночным выстрелом. Никто из сидящих в землянке на него особо и не отреагировал. Произошла вполне бытовая для фронта ситуация: какой-то молодой солдат прострелил себе ногу. Может быть, нервы не выдержали или что-то еще, не знаю. Солдата унесли на носилках, но, скорее всего, поставят к стенке по закону военного времени за самострел.
Вот такое начало службы у меня получилось, а уже через пару дней эта служба, как и жизнь, могла в один миг прерваться, и произошло бы это, в общем-то, по моей лишь вине.
Глава 6
– …Надоело. Сил моих уже нет сидеть в окопах. Домой хочу. Когда уже эта война проклятущая кончится?
– Ишь ты, умный какой. Когда надо, тогда и кончится. Бают, что скоро…
– Как же скоро, когда средь начальства предатели. Генералы-то наши из немцев. Вот и ждут, пока их дружки штаны застирают да и всыплют нам по первое число…
– И все равно, что ни говори, а хорошо у нас тут.
– Еще бы. Это тебе не тыл, где все тайком да на цыпочках. Тут, брат, вся душа нараспашку. Убивай сколько хочешь. Пали. Руби. Гори, душа, радугой. Вот только начальство дурацкое. Не сковырнуть ли его к черту?..
– А ну тихо! – словно рассерженный медведь, рявкнул Иваныч. – Отставить разговоры!..
Разговоры прекратились, и снова наступила тишина, разбавляемая разве что какими-то неясными шорохами в окопах, редкими вспышками ракет и слабым бряцаньем консервных банок, надетых на проволоку и раскачивающихся на морозе от слабого ветерка. Вместе с Иванычем, Курносовым, Акимкиным и пулеметчиком Паниным я продолжал следить за вражескими позициями, внимательно всматриваясь в непроницаемый ночной мрак. Причина к такому повышенному вниманию имелась весомая: не так давно в окопе возле «Закутка» наши часовые из полевого караула обнаружили подозрительную активность со стороны немцев, те участили
Чуть не забыл рассказать о том, чем же примечательным занимался в роте до своего ранения Мишка Власов. Если вкратце, то много чего ему поручали делать, но назвать его мальчиком на побегушках никак не получается. В то же время для солдат он оставался пусть и хлебнувшим горя, но ребенком, а потому воспитывали и следили за ним постоянно, бережно сохранив на время госпитальной отлучки его нехитрое имущество, доставшееся теперь мне. Ничего особо интересного в этом имуществе не оказалось, кроме разве что двух вещей.
Первая – хорошо заточенный кривой солдатский кинжал – бебут, подарок от стрелков из пулеметной команды. Вот это «ножичек». Длиной с полметра будет и весит где-то под килограмм. Клинок стальной с двумя узкими долами. Деревянные ножны обтянуты кожей. Деревянная рукоятка удобно ложится в ладонь. Интересно, для чего в ее верхней части выпуклая металлическая пуговка, а в нижней фигурная втулка? Как бы то ни было, для взрослого такой кинжал в самую пору, а мне, нынешнему, с худыми ручонками, будет великоват. Нужно поупражняться с ним, коли у меня теперь оказался.
Вторая вещь – шерстяная вязаная шапка, по виду напоминающая балаклаву. У Иваныча такая тоже есть. У немцев достал. Те, готовясь к зиме, как могут утепляются, пряча от мороза уши и щеки.
Числится за мной еще старенький «заручный» карабин, пулеметчики подарили. По сути, та же трехлинейная винтовка Мосина, но короче (метр с небольшим без штыка, который карабину не полагается), легче (три с половиной кило вес) и бьет всего на километр. Тяжеловат для Мишки. Ему бы обрез больше подошел, но это уже неуставной самодел. А пока… Пока солдатам царской армии с «мосинками» в руках приходится воевать, хорошей альтернативы в виде автомата Калашникова у них пока нет…
Из «жилплощади» у меня имеется маленькая персональная землянка, где все устроено просто, практически по-спартански, но уютно и со вкусом. Жить и зимовать в этой «квартирке» можно.
А вот излишняя взрослая серьезность при нынешнем положении мне вышла боком. Мишка, как и все мальчишки-подростки, вел себя много веселее и бойче. Может быть, именно поэтому отношение к нему (то есть ко мне) в роте после возвращения из госпиталя несколько переменилось. Не скажу, что беречь Мишку меньше стали, но в сегодняшнем карауле я очутился по приказу ротного.
Настроение плохое, если не сказать отвратительное. Мало того, что ночью на морозе сижу в хлипком и грязном окопе, так еще и тягостные думы мучают. Как быть, когда не только ощущаешь, но и точно знаешь, что вскоре страна под названием Российская империя перестанет существовать? Ее можно попытаться спасти, но вот как именно это сделать? Еще во время первого разговора с нашими офицерами мне стоило огромного труда сдержаться и не выболтать лишнего. Рано, друзья мои. Рано откровенничать. По себе знаю, что импульсивность, как правило, ни к чему хорошему не приводит, а дров наломать можно столько, что выйдет еще хуже, чем есть.