Доброволец. На Великой войне
Шрифт:
«Старая жизнь перечеркнута», – решил я тогда.
Мог, конечно, надеяться на то, что однажды случится чудо и я вернусь в свое время и в свое тело. Но будет ли такой шанс у меня? Опять же неизвестно. Значит, попытаюсь что-то сделать здесь, в прошлом. И если судьба или какая иная высшая сила протянет мне руку помощи, то, быть может, в начале двадцатого века я смогу построить новую жизнь, избегая ошибок прежней.
Немного бытовые измышления, но к иному я пока не стремлюсь. Сейчас главное – вылечиться, выписаться из госпиталя, вернуться на фронт или в тыл, а уж там… Варианты, дамы и господа. Множество вариантов и один лишь путь. Ну а нынешняя госпитальная тропка вела пока лишь только к выздоровлению. А оно у меня проходит удивительно быстро даже для молодого организма, о чем говорят доктора, которые способны жутко
– …Могу только вообразить, сколько еще вот таких юных героев нам предстоит увидеть? Сколько еще мальчишек, побросав университеты, училища и гимназии, проберутся на фронт, желая послужить России? Но что станет с этим роковым поколением, взрастающим среди громов и пожаров?
– Они вырастут, дорогой коллега. Просто вырастут. Году в тысяча девятьсот восьмидесятом люди укажут на какого-нибудь старичка и шепнут: «Он помнит еще Великую Отечественную войну!» [12]
12
В России до Октябрьской революции 1917 г. кроме обобщенного европейского названия «Великая война» в ходу были и официальные названия «Вторая Отечественная война» и даже «Великая Отечественная война». Однако все эти названия применительно к Первой мировой войне употреблялись лишь в официальных изданиях, но практически не получили распространения в обществе, где бытовали иные, неофициальные названия – «Большая война», «Великая Европейская война», «Германская война» и т. п.
А теперь этот старичок – шестилетка. Стоит где-нибудь у забора и созерцает, как в его родной город въезжают огромные немцы. Или в комфортабельной детской среди игрушечных аэропланов и пушек рисует в тетрадках казаков и Вильгельма. Вот оно, нынешнее детство.
– И все же детям не место на войне. Их раны бесполезны, и бесполезна их смерть. Дети воевать не должны. Дети должны учиться. Неужели не странно, что Россия, которая может выставить шестнадцать миллионов солдат, имеет в рядах своих детей. Попадет такой малец в плен к немцам, а там воспользуются им, чтобы показать войскам: «Смотрите, как истощилась Россия! Детей посылают на войну!» Я лично решительно против такого пополнения.
– Ну же, коллеги, ну же. Не столь все так плохо, как кажется. Наши юные воины могут не только погибнуть, но и уцелеть, а это уже хорошая жизненная школа… Хотя беглецов действительно слишком много. Помню, как-то в сентябре я был проездом в Пскове, где только с поездов полиция поснимала сто подростков…
Обычно немногословную медкомиссию теперь как будто прорвало. Болтают доктора без умолку и все обо мне да обо мне. Задают вопросы, я отвечаю, начинается болтовня, снова вопросы с ответами, и снова болтовня… Мне подобное однообразие надоело до чертиков, но терплю…
А вот это уже лишнее, господа эскулапы. Отлеживаться у вас еще пару неделек я не собираюсь и потому протестую…
Протест успешен. Пытаются заслать в тыл, погостить в Петрограде. А что там сироте делать, когда для него семья – это полк родной?.. Вот то-то.
Комиссия пусть не сразу, но сдается и начинает новую, на сей раз бумажную, волокиту…
Когда писанина закончилась, мне оставалось только попрощаться с госпиталем и приготовиться к новым приключениям. Стою перед большим зеркалом, способным показать меня в полный рост. Поправляю новенькую форму. Между прочим, весь госпиталь хлопотал, чтобы ее поскорей пошили взамен негодной старой. Глаз невольно задерживается на бассоне [13] . Вот он, отличительный знак добровольцев (вернее, «охотников») и вольноопределяющихся царской армии. И Мишка Власов доброволец. А что мне известно о добровольцах? Принимают их на военную службу с семнадцати лет во все рода войск, но только на строевые должности. Исключение делалось для лиц, имеющих техническое образование, чем Мишка отродясь не владел. Находились на казенном содержании и были обязаны отслужить установленный законом срок на общих основаниях, при этом пользуясь всеми положенными льготами. Сколько служить, какие льготы, как подросток Мишка в добровольцы угодил? Вот этого я не помню, да и Мишкина память молчит. Ничего, разберемся позже, а теперь
13
Бассон – трехцветный (черно-желто-белый) шнурок на погонах вольноопределяющегося (у добровольца (охотника) – бело-сине-красный). Был введен в России в 1875 г. для нижних чинов, получивших образование. Давал право на проживание в съемных квартирах.
Глава 5
– …Все же какое это унижение для воина – зарываться в землю. Какая подавленность духа от сознания того, что ты обратился в крота.
– Воевать можно и при подобных условиях, если будут устранены все недочеты и недоработки. Возьмите немцев. У них окопы двойные. В передних ночью сидят только полевые караулы по пять-шесть человек от роты с пулеметом. В задних – полки. Сразу видна забота о сохранении сил для боя. У нас же все вперед, все в напряжении и почти никаких резервов. Нет заботы о сбережении солдатских масс.
– А зачем их беречь, когда командование считает, что любую прореху можно заткнуть пополнением?
– Вам хорошо известно, какое это пополнение. Сколько уже выбыло из строя нашего брата офицера, а что присылают ему взамен? Черт знает что. Юнцы, четырехмесячные выкидыши с наспех состряпанными погонами прапорщиков. Это народ все ненадежный. Вот и остаются наши солдатики в положении овец без необходимого числа пастырей.
– А что с самими солдатами делают? Уму непостижимо. Это словно какая-то дурная карточная игра, больше похожая на вопиющий произвол. У меня вчера отобрали денщика, сказав, что пришлют нового. В расстроенном состоянии я прибыл сегодня утром в штаб бригады по делам. Угадайте, кого я там встретил?
– Кого?
– Моего Герасима.
– И как он?
– Выглядит уныло. Но дело не только в том, что его у меня отобрали, а еще и в том, что он назначен в пятьдесят третью, в артиллерию. Вы понимаете – в артиллерию!
– Ничего удивительного. С легкой подачи дурных голов некомплект в частях восполняется без всякого соображения, а чисто механически: не сортируют, а разбивают. В итоге в пехоту попадают кавалеристы и артиллеристы, в артиллерию – пехотинцы и кавалеристы, в кавалерию – артиллеристы и пехотинцы. Вот такая ужасная чехарда у нас происходит…
– Господа, господа, прошу, отвлекитесь от споров. Посмотрите лучше, кто к нам вернулся!
Четыре пары офицерских глаз устремились на меня, когда я вместе с небольшими санями, груженными валенками, зимними наушниками, полушубками и прочим полковым хозяйством, добрался до места, немного согревшись по пути сбитнем от Коркунова. Штука замечательная! Бросаешь сухую копеечную плитку в стакан горячей воды, и порция готова. В запасе остался еще один пакетик с пятнадцатью плитками, а этого, по идее, должно хватить на неделю.
Но что-то мне подсказывало, что коркуновский сбитень закончится значительно раньше. Ветер, снег, мороз не унимаются, а становятся только злее, особенно здесь, у Мазурских озер. Наступила полноценная зима. По здравой логике войну следовало бы именно сейчас прекратить, но она и не думает заканчиваться. Ширится как всемирная эпидемия, отнимая все новые и новые жизни и беспощадно скашивая лучших людей – опытных кадровиков царской армии.
Еще в госпитале я потратил не один мучительный час, размышляя о том, как же мне действовать, если судьба забросит меня на фронт. Странно, но от предстоящей поездки я не испытывал тогда ни малейшего волнения, хотя должен был бы: на войну еду. В такой ситуации наверняка полагается целая буря всевозможных чувств и эмоций, но их просто нет, а есть лишь холодное, даже ледяное спокойствие индейского вождя. Значит, с этим спокойствием и поедем. Это мне, наверное, от Мишки «в наследство» досталось. Он ведь на фронте не новичок – воробей стреляный…