Добровольная жертва
Шрифт:
Когда-то он дождался хорошей добычи – поглотил маленького жреца, неудачника-провидца, разменивавшегося по мелочам астрологии. И Бужда внезапно обрел силу, стал великим пророком и жил невероятно долго для человека. Ниг не может существовать без того, что мы называем чудесами. Это его стихия – круговорот форм. Его дыхание. Его энергия. И он творил чудеса, превращая одни вещи в другие.
Он переставлял горы, пожирая их в одном месте и выплевывая в другом, шутя превращал озера пресной воды в вино, камни в хлеб, а птиц в камни. Но, когда до него добралась Лига, ниг ускользнул, покинул свой якорь – тело смертного, и позволил ему сгнить в хранимом
И только провидец мог дать ему себя, не умерев преждевременно, не утратив связей с этим миром прежде, чем тварь перехватит и замкнет их на себя. Только тот, кто не погряз в видимости себя, чье присутствие в текущей реальности зыбко, как тающее облако. Только тот, чье настоящее никогда не бывает настоящим в полной мере. Только тот, кто мог разъять связь времен и миров.
И в этот миг разъятия тварь сомнет его и перехватит нити, и свяжет их так, как сочтет нужным.
И в мир явится Ниг.
Очнется дремлющая плоть Цитадели, оживет земля архипелага.
Очнутся все ее осколки и крупинки в мешочка-ладарах, которые носят у сердца сотни, тысячи тысяч пробужденных.
Очнется овладевшая их пустой оболочкой Сущность – одна на всех, одна во всех – Тварь. Всюду. Во всех концах земли. Ни Владыка, ни Лига не в силах такому помешать. Не в силах даже предвидеть.
И Ниг поглотит мир Вавилора.
Но как ему сегодня не повезло! Сегодня не лучшая ночь для паразитов.
Ты слишком близко подпустил меня, ниг!
И, не оборачиваясь, не глазами, а всем измученным существом я увидела его.
Дрессированный дельфин с зашитой в теле смертью добрался до цели. Она колыхнулась и соткалась из ничего, вспыхнув снопом яркого белого света… Вздыбилась белоснежная безглазая тварь и раззявила пасть мне в лицо. И замерла, почуяв: «Натх!!!»
Одновременно Оссия махнула раскрытой ладонью, из которой вырвался и разбежался по всему залу сноп ослепительных искр с тонким звоном, от которого вой разом съежился, словно ком снега под солнечными лучами, и гневно крикнула:
– Не подавись, тварь!
Громовое эхо ответило ей откуда-то издалека:
– Эл’рах’м ол’олин!
Сноп огня прорвал стену. В пролом ворвалась сверкающая золотая молния с бешеной мордой Пелиорэнгарса. За спиной дракона полыхнула еще одна ослепительная вспышка, сдобренная грохочущим гласом:
– Урарэнг Арург!
Ниг с треском заткнулся.
Тварь попятилась, с лязгом схлопнула пасть: «Я твоя смерть, натх! Что по ту сторону смерти?» Я потянулась к ней, произнося ритуальную формулу: «Смерти нет! Но умирание вечно. Я принимаю тебя». Тварь заколебалась клочком тумана и опрокинулась в бездну, увлекая меня за собой. Ниг отступил.
Вся моя мука, вся ярость, вся жизнь уместилась в одно желание, в один импульс воли. И он мгновенно был подхвачен многоголосым бушующим потоком , который всю невероятную мощь влил в одно слово и огненным лезвием рассек связь нежити с живым миром: «СГИНЬ!»
Призрак словно лопнул, разнеся вдребезги трон, в последней расходящейся волне сдвигая колонны, давя всмятку людей, гигантской метлой швыряя их к стенам, моментально покрывшимся трещинами. Купол начал крошиться, массивные плиты пола разъезжались сгнившей тряпочкой, снизу фонтанами хлынула вода, стремительно раздирая прорехи. Цитадель сотрясалась до самых корней, рвущихся в рокочучих морских глубинах. Остров разрушался и медленно опускался под воду, и ни у кого не было надежды уцелеть.
Дракона потащило обратно в пролом, но он сложил крылья и ящерицей пополз к центру. Прежде чем запрокинулся саркофаг, подставив меня под летящие сверху обломки купола, я успела увидеть, как Оссия раскрывает сияющий контур рандра. Плита, на которой она стояла, опрокинулась, и женщина мгновенно канула в черный провал. Подобравшийся Пелиорэнгарс не успел ее подхватить и едва увернулся от мощной струи воды, вырвавшейся из щели. От шкуры дракона поднимался пар, и видно было, какую жгучую боль он испытывает от соприкосновения с водой. Но он еще продвинулся к центру и вытащил кого-то из-под обломков. Спасенный с трудом вскарабкался на спину дракона. И только тогда Пелиорэнгарс попытался взлететь.
Ниг уходил, словно искривляя пространство, и меня засасывало следом в воронку смерча, скрутившего реальность невообразимым жгутом. Она треснула и плюнула мне вслед осколками. Невыносимо яркая боль вспорола глаза. В этой последней вспышке, забыв, что рандр разрушен, я всем сердцем призвала: «Дик!» Я попыталась вернуться туда, откуда начиналась. К моим истокам. В замок Аболан. Но не смогла. Я была уже слишком далеко.
Но это было не важно. Уже ничто не было важно, потому что жертвоприношение состоялось и принято. Отец может быть спокоен: ниг покинул этот мир, и … я тоже ухожу. «Смерти нет!» – сказала я твари.
Если смерти нет, то нет и жизни. Есть вечный распад.
Только так я могу изгнать и связать собой нига – тварь и я – навсегда.
Это и есть вечный ад – место, куда уходят натхи и запирают своим умиранием бессмертных нигов. Ниг Цитадели уже не вернется в мир. А если придут другие твари, то … в школах Лиги не иссякли еще мотыльки…
Но это уже не мое будущее, которого уже нет. Кончилось.
Мир сворачивался, словно гигантский свиток, мучительно сминая, разымая, изничижая то, что уже утрачивалась как человеческое я.
Время замерло.
Ниг распахнул слепящие крылья: «Ты будешь вечно в меня падать, мотылек!»
Прощальным всплеском что-то прорвалось из смятой ткани растерзанного мира, обхватило и словно связало, выдирая из ослепительного небытия отчаянным вскриком: «Аруна!»
И я распалась с последним вздохом: «Азэйсм…»
Эпилог
Тучи неслись стремительно и низко, шквальный северный ветер рвал деревья, слизывал черепицу, ломал навершия башенок и рушил на землю небывалый ливень. Небо стало водой, и дышать можно было, только спрятавшись в надежные каменные стены под прочной крышей. Стены крепости Гарса были достаточно надежны, а разрушенное южное крыло спасало от полного развала только то обстоятельство, что оно было с наветренной стороны. Грохот срываемых с насиженных мест камней, порывы ветра, ворвавшегося в раскрытые разгулу стихии залы, сотрясали крепость до основания и доносились до самых глухих уголков уцелевших строений, сливаясь с непрерывными разрывами молний и громовыми раскатами.