Добровольно проданная
Шрифт:
— Мама… — хриплю я, соскакиваю с кровати и начинаю искать телефон.
Меня немного пошатывает от слабости, хватаюсь за туалетный столик. Нахожу телефон в сумке, сажусь назад на кровать и набираю номер клиники.
— Здравствуйте, девушка, — хриплю я, когда мне отвечают.
— Я хотела бы узнать про Уманскую.
— Минуточку.
Замираю, кусая губы в ожидании. В детстве, когда я чего-то очень сильно хотела, то много раз повторяла это про себя. И сейчас внутри меня бьётся только одна мысль: с мамой все хорошо, все хорошо, все хорошо. Хорошо!
— Состояние стабильное. Динамика хорошая, — четко отвечает
— Она ещё не очнулась?
— Пока нет.
— Спасибо, — сбрасываю звонок, откладывая телефон на тумбу.
Вроде бы девушка не сказала ничего плохого, но все мы хотим, чтобы хорошо стало сию минуту. А так, похоже, не бывает. Опять ложусь под одеяло и накрываюсь с головой.
«Боже, пусть она поправится. Пожалуйста. Боже, пожалуйста, пусть моя мама станет здорова. Я ничего у тебя больше не попрошу», — повторяю про себя.
В дверь стучат, и я вновь сажусь на кровати, облокачиваясь на мягкую спинку.
— Войдите, — хриплю от боли в горле. И удивлённо распахиваю глаза, плотно укутываясь в одеяло. В комнату входит Артем с бумажным пакетом.
— Доброе утро, — здоровается он, слегка улыбаясь. — Как ты? — так добродушно спрашивает, словно мы старые друзья.
— Уже лучше, но сильно болит горло.
Мне неловко в его присутствии. Кажется, он не должен находиться в моей комнате. У Адамади четко расчерчены границы, и мне кажется, что Артем сейчас их нарушает. Хотя и очень приятно видеть его, но я боюсь, что это может отразиться на его работе. Мужчина одет во все чёрное: джинсы, водолазка и черный пиджак, и ему очень идёт. Артем похож на голливудского актёра, некий телохранитель из триллера. От него пахнет свежестью и чем-то цитрусовым, очень лёгкий запах, по сравнению с ароматом Константина.
— Это тебе, — он вынимает из пакета коробочку, перевязанную льняной верёвочкой. — Константин Александрович просил передать, — поясняет Артем. И я выдыхаю, понимая, что не смогла бы принять подарок от Артема — это переходит границы.
— Спасибо, а что там?
— Открой. Наталья сейчас принесет чай.
— А где сам Константин?
— У него важная встреча с бельгийцами, — отвечает он, но не уходит, стоит посреди комнаты и смотрит на меня.
Коробочка открывается как шкатулка, а внутри четыре небольшие баночки, в которых медовый мусс с малиной, лимоном, кедровыми орешками и имбирём. А посередине красивая чайная ложечка. Поднимаю глаза на Артёма, а он резко отворачивается, потому что рассматривал меня.
— Не болей, солнце, — произносит он и быстро выходит из комнаты.
Солнце…
Мне становится не по себе от его внимания. Словно Артем делает что-то запретное и наказуемое.
Немного позже ко мне приходит Наташа, приносит чай, завтрак и поясняет, что цветы от Константина. Он заходил ко мне рано утром, когда я спала. Не знаю, как к этому относиться. Приятно, что в тебя не только играют, как в покорную куклу, но ещё и заботятся. Возможно, в этом мужчине есть что-то нормальное и человечное. И я даже рада, что он показал себя с этой стороны. Мне так легче воспринимать Константина и мириться с тем, что в меня играют.
Чай, мед, сон и лекарства сделали свое дело, и к вечеру я уже чувствую себя сравнительно хорошо. Видела, что Адамади приехал домой, но ко мне не поднялся, поэтому умываюсь, привожу себя в порядок, заплетаю волосы, надеваю длинный шёлковый халат и спускаюсь вниз, чтобы поблагодарить Константина за цветы и мед.
Беспечно врываюсь в его кабинет и застываю, потому что он там не один. Напротив него за столом сидят двое мужчин. Один молодой, а другого я уже видела за ужином, кажется, Константин представлял его как Родиона. На столе среди бумаг стоят бокалы с коньяком и пепельница с дымящимися окурками. Мужчины резко оборачиваются ко мне, а я стою, как вкопанная, и осознаю, что поступила глупо. Мне не нужно было спускаться и уж тем более врываться в кабинет без стука.
— Какая конфетка, — присвистывает молодой мужчина, осматривая меня горящими глазами. — Этот десерт для нас? — усмехается мужчина. Я слышу шумный вздох Константина, поднимаю на него глаза, и по моему телу пробегают мурашки. В его глазах плавится ртуть, ещё немного, и она выплеснется наружу, всех при этом накрыв.
— София! — сквозь зубы цедит он. — Немедленно вернись в комнату!
И я сбегаю.
Закрываюсь в комнате и глубоко дышу. Боже, какая я идиотка! В моем понимании дом — это когда все свои, когда можно войти в любую дверь, и я совсем забылась. У Адамади другая жизнь, другие правила и ценности. Я повела себя, как ребенок. Инициатива наказуема. Нужно делать только то, что говорят, и не лезть со своими порывами.
Я ждала его злого. Ждала, что он отчитает меня, как непослушного ребёнка. Но этого не произошло. Где-то через час Константин позвонил мне и попросил спуститься вниз.
В просторной гостиной горит лишь один напольный светильник, а на столике между кресел фарфоровый чайник и чашки, малиновое варенье и какая-то ароматная выпечка. Константин сидит в кресле и смотрит в окно на расплывчатое отражение в стекле светильника. На улице идёт дождь и бушует ветер, стекло похоже на искажённое зеркало, по которому плывут большие капли, Адамади переоделся, на нем простые джинсы и серая футболка, облегающая торс. Необычно видеть его такого простого снаружи. Но это только видимость, он очень сложный внутри. У мужчины в руках четки из чёрного камня, он медленно перебирает их пальцами и смотрит на меня в отражение.
— Присаживайся, — говорит спокойно, вопреки моим ожиданиям. А я жду бурю. Делаю так, как он просит, присаживаясь на край кресла. — Как ты себя чувствуешь? Смотрю, тебе намного лучше?
— Да, все хорошо. Немного болит горло, но это ерунда. Спасибо за заботу, — сбивчиво тараторю я и волнуюсь, как школьница на экзамене. Я ошибалась, когда думала, что с этим мужчиной легко. Стоило увидеть его, услышать низкий голос, и давящее напряжение вернулось с удвоенной силой.
— Не кусай губы, — вдруг говорит он, и я понимаю, что Константин смотрит на мое отражение в стекле.
— Я надеюсь, ты осознала свою ошибку?
— Да, извини, такого больше не повторится, — возникает ощущение, что меня отчитывает отец.
— Пей чай, пока горячий, — он поворачивается ко мне и указывает на стол. — Попробуй греческие пирожки с сыром и медом. И мне налей чаю, — как-то устало просит он, потирая подбородок. Беру чайник и разливаю горячий напиток. Смотрю на пирожки и понимаю, что очень хочу есть. Со вчерашнего дня я ела только мед и лекарства. — Итак, теперь объясни, для чего ты ворвалась в мой кабинет? — спрашивает он, расслабленно откидываясь в кресле с чашкой чая. Глаза уже не темные, а усталые.