Добровольный Плен
Шрифт:
— Больно, — стонет она и глубоко дышит, а меня бросает в пот, руки начинают трястись, но я стараюсь этого не показывать.
— Потерпи, моя маленькая, иди сюда…
Поднимаю Еву на руки, а она утыкается мне в шею и тяжело прерывисто дышит. Спускаюсь вниз, сажусь вместе с женой на заднее сидение и приказываю гнать в клинику. По пути звоню доктору и описываю состояние Евы. хать недолго, и нас уже ждут.
— Давид, — Ева стоет мне в шею и стискивает мое плечо. — Давид что-то не так, я боюсь потерять ребенка. В глазах темнеет, кажется, я потеряю сознание, Дави-и-ид! — почти взвывает, и я прокусываю щеку, чувствуя вкус собственной крови.
—
— Ты хочешь сына, — всхлипывая, произносит Ева, а я чувствую, как теплая кровь течет на мои брюки, а шею обжигают ее слезы.
— Ну мало ли чего я хочу, ты родишь мне сына… позе.
— В глазах темнеет, и голова кружится… — говорит Ева. Смотрю на дорогу и понимаю, что мы почти приехали.
— Смотри на меня, mi ni~na! — буквально требую я. — Не смей меня покидать, слышишь! — Ева поворачивает голову, опускает ее на мое плечо, и я вижу слезы в ее глазах. Она плачет и тяжело дышит, вся покрытая испариной. — Mi coraz'on*. Mi alma*. Mi vida*. Mi favorita *, - шепчу ей, а сам молюсь всем богам, чтобы все обошлось.
Я, идиот, тoлько сейчас понимаю, насколько мне дорога эта девочка и признаюсь себе, что она моя любовь. Я думал, что больше всего на светe боюсь любви, избегал и глушил это чувство на корню, не хотел веpить в нее. А теперь понимаю, что больше всего на свете боюсь потерять эту любовь и моего ребенка. И я готов взорвать этот гребаный мир ради них. И я так и сделаю, если будет нужно, но они останутся со мной.
***
У меня забрали ее три часа назад. А точнее — три часа восемнадцать минут и двадцать три секунды. Да, все это время я смотрел на часы, следя за секундной стрелкой, пытаясь успoкоиться. Нихрена не выходило! К черту время. Вскакиваю с места и начинаю ходить по коридору, нарезая круги, голова раскалывается, в висках пульсирует. Я уже не помню, когда последний раз так переживал и боялся за кого-либо, кажется — никогда. Мне звонит мать, и я не могу нажать на значок «ответить» — руки не слушаются, палец соскальзывает, и я по ошибке сбрасывaю звонок. станавливаюсь, собираюсь с силами и набираю номер матери сам. Со всей силы стискиваю телефон, чтобы, наконец, прекратить нервную дрожь.
— Как Ева? Все хорошо? — взволнованно спрашивает мать. — Почему я все узнаю от посторонних людей, почему ты сразу мне не позвонил?! Мы с Анитой уже едем в клинику! — на одном дыхании выпаливает она.
— Мама я не знаю. Я ничего не знаю! — кричу на весь коридор и глубоко дышу, слыша, как хрипит мой голос.
Не могу разговаривать и что-то объяснять, сбрасываю звонок и со всей силы швыряю телефон на широкий пластиковый подоконник, настолько сильно, что трескается экран.
Наконец, из операционных выходит доктор. Вижу на его халате пятнышки крови и понимаю, что это кровь моей жены! Моей девочки. И зверею, поскольку врач хочет пройти мимо меня.
— Стой! — преграждаю ему путь, наплевав на правила приличия. — Как моя жена и ребенок?!
— Дайте мне несколько минут переодеться и проходите в мой кабинет, я вам все расскажу, — спокойно и даже устало заявляет он, хочет меня
— Нет, вы расскажите мне все прямо сейчас!
Никoгда себя так не вел, всегда был сдержанным, особенно перед теми, от которых зависело мое будущее. А сейчас кажется, что моя жизнь зависит от слов этого человека. Аааа! Зажмуриваю глаза, пропуская доктора в кабинет. Он спокойно обходит меня и скрывается за белыми дверьми. И вновь начинаю отсчитывать секунды, складывая их в минуты. Сколько ему нужно времени, чтобы переодеться? На моих брюках тоже пятнышки ЕЕ крови, и я тру их пальцами. Нет, не пытаюсь оттереть, а вдавливаю в себя.
Ну все, пяти минут достаточно, чтобы переодеться. Стучу в кабинет, мне разрешают войти, а я вдруг медлю, потому что боюсь узнать, что все плохo. Набираю в легкие больше воздуха и все-таки вхожу.
Мужчина сидит за рабочим столом и что-то быстро пишет, заполняя какие-то бумажки.
— Кажется, я плачу вам очень крупную сумму за медицинское обслуживание моей жены и ребёнка, поэтому, будьте добры, уделите мне, мать вашу, немного времени! — срываюсь, потому что ожидание невыносимо.
Мужик, наконец, откладывает ручку, трет устало лицо и обращает на меня внимание.
— У вас родилась дочь. И вам крупно повезло: если бы вы вовремя не отреагировали, ребёнок мог бы погибнуть…
У меня дочь. Моя девочка чувствовала… нет — она знала. Это я бесчувственная скотина, а она чуткая, нежная девочка. Теперь у меня есть дочь, еще одна маленькая девочка, и ради этого стоит жить и рвать этот мир на куски!
— С ребенком все в порядке?
— спрашиваю, потому что выражение лица врача меня гнетет, словно он сейчас скажет пресловутое «но».
— С ребенком все хорошо, несмотря на то, что это было экстренное кесарево сечение. Но девочка вполне развита и здорова, дышит сама. Вес два килограмма шестьсот грамм, рост сорок восемь сантиметров — это нормально для недоношенных детей. Патологий пока не выявлено…
И я счастлив, меня буквально распирает от восторга, настолько, что спирает дыхание.
— …Но… — произносит доктор, и по спине идет холодок. Хочется зажать уши и ничего не слышать! Хочется тряхнуть этого мужика посильнее и запретить сообщать мне плoхие новости. — …ваша супруга потеряла много крови…
______________________
*Mi coraz'on — Мое сердце.
*Mi alma — Моя душа.
*Mi vida — Моя жизнь.
*Mi favorita — Моя любимая.
ГЛАВА 31
Давид
Слова доктора о том, что моя ена потеряла много крови и находится в реанимации в критическом состоянии, я помню плохо, все как в тумане. Я здесь — в больнице, и одновременно в какой-то прострации. Но, как сказал врач, есть и хорошие новости — им удалось сохранить матку. Но мне от этого не легче. Моя жена в реанимации! И есть риск ее потерять. А я не хочу терять то, что мне так дорого. Врач сказал нужно ждать. И я вдруг осознаю, что ненавижу ожидания, когда впереди неизвестность. Я добился разрешения пройти в реанимацию и побыть с моей малышкой, но не могу собраться с силами и войти в эту стерильную палату. Мне как последнему трусу страшно оказаться там и понять, что все плохо. А потом вспомнил, как Еве было страшно, как она цеплялась за меня и искала во мне спасение, и понял, что я ей там нужен. Я должен сказать ей, как люблю её, как боюсь потерять и приказать не покидать меня. Нет — молить, просить…