Добрый ангел смерти
Шрифт:
– Слушай, – прошептал, я Гуле, – А где наш хамелеончик?
– У меня в бауле, – проговорила она теплым шепотом мне прямо в ухо.
– Ему там не душно?
Гуля усмехнулась:
– Конечно нет. Ему там намного приятнее, чем в пустыне.
Где-то за спиной прозвучали гулкие быстрые шаги. Я обернулся. Тень человека промелькнула по нижним ступенькам освещенной железной лестницы, ведущей наверх к шлюпкам.
– Кто-то не спит, – сказал я.
– Скоро уже утро, – прошептала Гуля. – Смотри, берег!
Я повернул голову вслед ее
– Петр! – обернувшись, проговорил я негромко. – Баку!
Он поднялся на ноги. Не вынимая трубки изо рта, подошел ко мне. Всмотрелся в далекие огоньки. Потом, взяв трубку в руку, постучал ею о борт, вытряхивая скуренный табак. Вздохнул.
– Чэрэз тры-чотыры дни будэмо вдома, – произнес он голосом фаталиста, словно ему совершенно не хотелось домой.
– Это если без приключений, – проговорил я. Он обернулся, посмотрел на меня грустно и кивнул.
– Цэ було б добрэ, як бы «без при-клю-че-ний»…
Минут сорок спустя паром ожил. Пассажиры проснулись, стали собирать вещи, складывать разложенные на железной палубе одеяла и подстилки.
Петр пошел к «КрАЗам» – он хотел уточнить у водителей план действий. Галя, проснувшись, плеснула себе в лицо пригоршню воды из баллона, встала. Посмотрела с интересом на близившиеся огни города, к которому плыл наш паром. Предложила сварить нам с Гулей кофе. Мы с радостью согласились.
– Всэ добрэ, – сказал, вернувшись, Петр. – Боны сами всэ зроблять, а мы вжэ пойидэмо у службовому купэ поряд з нашым грузом.
Галя сварила кофе и Петру. Он, выпив своего любимого напитка, снова закурил трубку.
– Ты б хоч дэнь нэ курыв бы, бо табак ось-ось закинчыться! – упрекнула Петра Галя.
– В Баку знайдэмо и табак, и каву! – спокойно ответил на это Петр.
Над горизонтом позади парома возникла аура поднимавшегося солнца. Темнота быстро, почти на наших глазах рассеивалась, уступая место новому дню, новому свету. Пассажиры облепили борта, рассматривая спокойную гладь воды и приближающийся город. Уже виден был порт с зависшими над ним стрелами кранов.
Мы проплывали мимо стоящих на рейде танкеров, сухогрузов и сейнеров. Настроение улучшилось. Внутри, несмотря на ночное бодрствование, нарождалась энергия.
– Всэ будэ добрэ, – с твердой, немного агрессивной уверенностью произнес Петр, ни к кому конкретно не обращаясь. Произнес и снова поднес ко рту трубку. Затянулся.
– Всэ будэ дужэ добрэ!..
«Боевое настроение – половина победы, – подумал я, и радуясь за Петра, и немного завидуя ему».
Прошло не меньше двух часов, прежде чем паром окончательно причалил и выпустил со своей палубы два с лишним десятка машин, включая и наши два самосвала. Теперь вся техника, выстроившись на широком и длинном причале, стояла в очереди к отряду азербайджанских таможенников, обступивших пока первую машину – серую «Волгу», давно не видевшую тряпки и ведра воды с мылом.
Мы тоже стояли с вещами на причале, ожидая, пока к таможенному шлагбауму подъедет наш груз. Сколько хватало взгляда – всюду вокруг нас простирался порт.
Причалы один за другим длинными клыками
Над кораблями развевались разноцветные флаги – новые флаги новых государств. Я с интересов оглянулся на радиомачту парома «Нефтяник» – там развевался новый флаг Азербайджана.
Вдруг беспокойная мысль отвлекла меня от изучения порта. Таможня, думал я, это ведь прежде всего проверка багажа! Вспомнились мои редкие пересечения советско-польской границы с каменноликими таможенниками в зеленой форме, заставлявшими открывать чемоданы и высыпать содержимое сумок прямо на нижнюю полку купе.
– Петр, – сказал я взволнованно. – У нас же оружие… А там таможня! Можем залететь.
– Ты газэты чытав вдома? – спокойно спросил Петр. – В Азэрбайджани сэрэдня зарплата – дванад-цять долярив. Подывысь, яки у нас в конвэрти купюры!
Я вытащил из рюкзака конверт, заглянул внутрь, пошелестел купюрами, не вытаскивая их. Полковник оказался предусмотрительным – в пачке долларов в основном были двадцатки и десятки.
– По двадцать и по десять есть, – я снова обернулся к Петру.
– Бачыш, – он улыбнулся. – Нэхай по дэсять долярив залюдыну, дамо сорок…
И вси хлопоты! Можэ, воны нам за цэ и табачку з кавою подарують?
Оптимизм моего черноусого напарника успокоил меня. Я отложил сорок долларов в карман, а конверт засунул поглубже в рюкзак, почти на его дно, поближе к фотоаппарату «Смена», банкам с «детским питанием» и пистолету с глушителем, так, чтобы он не бросился в глаза, если таможенники все же захотят заглянуть внутрь.
Теперь я уже следил за работой таможенников. Они работали не спеша.
Насколько мне было видно, работа их заключалась в разговоре с водителем и в получении от него некоторой суммы денег, но какой именно и в какой валюте, с причала рассмотреть было невозможно и я, окончательно успокоившись, снова посматривал время от времени на море, корабли и портовые постройки.
– Коля, – теплый шепот Гули коснулся моего уха. – Кажется, за нами следят…
Я медленно повернулся к жене. Она направила мой взгляд дальше, в сторону парома, и я увидел замеченного мною раньше загорелого славянина в брезентовых брюках и в синем свитере. Он стоял к нам боком, разглядывая что-то на берегу.
За спиной у него болтался полупустой вещмешок. Даже отсюда мне был виден его курносый профиль. Русые волосы торчали переросшим «ежиком».
– Он долго смотрел на нас, на наши вещи, – прошептала Гуля.
Я кивнул.
Долго смотреть на кого-то еще не значит – следить, подумал я, но в глубине души согласился с Гулиными подозрениями.
К таможенному барьеру подъехал первый из наших «КрАЗов». Теперь мы с Петром внимательно следили за таможенниками. Оба водителя вышли к ним и спокойно о чем-то говорили. Потом один показал таможенникам документы и бумаги, касающиеся, по всей видимости, груза. Один из таможеников внимательно изучил все, вернул водителю, но разговор, очевидно, на этом не закончился. Минуты через две водитель с бумагами пошел к нам, оставив своего напарника и машины у таможенного барьера.