Добрый ангел смерти
Шрифт:
Погрузив все веши, я возвратился к стоявшему у вагона казаху.
– Послушай, продай фонарик, – попросил я его.
– Вазьми лучше спички, что тебе фанарик… Он китайский, батареек на него не хватит.
– А между купе и песком какая-то дверца есть? – спросил я, засовывая в карман два коробка спичек.
– Канечна. Из туалета.
Пожав на прощанье руку водителю-казаху, я вернулся в вагон и закрыл за собой дверь. С зажженной спичкой зашел в наше купе – Галя, Гуля и Петр уже сидели на нижних полках. Я уселся рядом с Гулей и задул спичку. Сразу стало невыносимо темно. Я обнял Гулю, прижал
– Хоча б викно зробылы, – прозвучал в темноте голос Петра.
Издалека донесся корабельный гудок. Потом снова наступила тишина и длилась минут двадцать-тридцать, пока на смену ей не возник нарастающий глухой шипящий шум. В этом шуме по мере его приближения возник ритм. Удар, который нельзя уже было назвать неожиданным, чуть не сбросил меня с Гулей с полки. Вагон дернулся и медленно пополз по рельсам. Железные колеса отсчитали первый стык, остановились. Еще один удар, и в этот раз нас с Гулей бросило спинами на деревянную стенку купе. Видно, железнодорожники всерьез занялись нашим составом. Послышались невнятные крики, чередовавшиеся с уже менее ощутимыми ударами и рывками. Мы оказались где-то посередине будущего состава.
Вспыхнула спичка и осветила лицо Петра. Его длинные черные усы в этом свете казались еще длиннее. Он вытащил из сумки свою трубку и пакет с купленным в порту табаком. Спичка потухла, но свет ему был уже не нужен. Я слышал, как он развязывал пакет, как набивал трубку. Воздух наполнился непривычным терпким запахом.
Снова вспыхнула спичка. Он уже держал трубку во рту.
– Петро, иды покуры в туалэти, – попросила Галя. Петр молча поднялся и вышел из купе, освещая себе путь все той же горящей спичкой. Мы остались втроем. Снаружи продолжали звучать крики, кто-то пробежал мимо вагона, и топот ног показался мне неестественно громким. Ритмичное звонкое постукивание молотка по буксам дошло до нашего вагона и прошло дальше.
– Зараз вжэ пойидэмо? – спросила Галя.
– Наверно, – ответил я.
Мое настроение окончательно улучшилось. Захотелось приободриться, и я попросил Галю сварить нам кофе. Протянул ей коробок спичек. Наши руки сближались «на голос». Наконец она чиркнула спичкой и маленькое пламя осветило наши лица и стол, сбитый из плотно пригнанных друг к другу досок.
Галя достала таблетку сухого спирта, положила посередине стола и подожгла.
Когда спичка потухла, нас продолжило освещать голубое пламя спирта. Только было оно не таким ярким. Галя поставила сверху проволочную подставку, а на нее и джезву. Гуля достала из баула пиалы.
Боже мой, подумалось мне, когда я последний раз сидел за нормальным столом?
Ощущение домашнего уюта согрело душу.
Петр зашел в купе, когда Галя уже разливала кофе по пиалам. Купе заполнилось кофейным ароматом, и этого аромата в воздухе теперь было больше, чем кофе в моей пиале. Я делал очень маленькие глотки, растягивая удовольствие.
Спиртовая таблетка продолжала гореть, выполняя теперь роль свечки.
Петр кашлянул, взял со стола свою пиалу.
– Нэ той табак, – произнес он грустно и вздохнул. Глотнул кофе и снова
– Тыхшэ, тыхшэ! – остановил ее Петр, перестав кашлять. – Кращэ щэ кавы звары.
Галя послушно зашелестела пакетом с молотым кофе. Состав снова дернулся, уже намного мягче. Вагон скрежетнул и медленно поехал.
– От зараз бы чарку выпыты! – бодро прозвучал голос Петра.
– Тоби нэ можна, – ответила Галя.
– У нас все равно ничего с собой нет… – сказал я.
Снова за глухой стеной служебного купе прозвучали крики железнодорожников, и мы замолчали,прислушиваясь. Железнодорожники перекрикивались по-азербайджански, так что понять их все равно было невозможно. Вскоре все стихло, и в ушах остался только ритмичный шум идущего поезда.
Мы ехали. Порт, должно быть, уже остался позади. В купе стоял сильный кофейный аромат – Галя разливала по пиалам вторую джезву кофе. Глаза привыкли к темноте, слегка рассеянной голубым пламенем спиртовой таблетки, и я различал не только лица Гали, Петра и Гули, но и выражения этих лиц.
Петр в этот раз пил кофе не спеша, подолгу задерживая пиалку в ладонях.
Даже купейный полумрак не мог скрыть уверенной радости в его глазах. Галя была задумчива, а Гуля, когда я повернулся к ней, приблизила свое лицо к моему – ее красивые раскосые глаза смотрели внутрь меня, смотрели с любовью и преданностью. Я не смог удержаться и подался вперед всем телом, коснулся губами ее губ.
Петр громко чмокнул, чем осадил меня.
– Гарный ты хлопэць, – сказал он, улыбаясь. – А поводыш сэбэ, як якыйсь тинэйджэр! Нэ розумиеш, що мы зараз займаемось дэржавнымы справамы. – Он поднял руку в жесте, придававшем дополнительный вес его словам.
– Послушай, это моя жена и я имею право целовать ее, когда захочу. Ты, может быть, и занимаешься сейчас государственными делами, а я домой еду!
– Уси мы домой йидэмо, на батькивщыну. – Петр кивнул. – Ну ничего, цилуйся, скилькы хочэш, або скилькы вона схочэ! – И он махнул рукой. – Справди, ты вжэ багато для Украйины зробыв, можэш цилува-тысь…
Последние слова Петр сказал без всякой издевки и мoя мгновенная раздраженность исчезла. Так же, как исчезло желание целоваться. Осталась какая-то растерянность. Громкие слова, произнесенные Петром, переключили мое внимание. «Мы сейчас занимаемся государственными делами», «едем на родину», «ты уже много для Украины сделал!»… Все эти обычные газетно-лозунговые клише вдруг вселили в мои мысли несвойственный мне пафос. Я задумался о ближайшем будущем, о Киеве. Дело двигалось к концу, и, вероятно, по приезде, когда мы доставим этот песок куда положено, скажут нам большое государственное спасибо.
Может, и наградят чем-нибудь? Ну уж во всяком случае ту малость, о которой я их попрошу, они выполнят. Избавят меня от угрозы, которой, может быть, уже и так не существует. Что им стоит дать гарантии моей безопасности? Ведь у СБУ все на крючке, и те, кто до сих пор на свободе – тоже на крючке. Скажет им СБУ – этого не трогать, и никто меня больше пальцем не тронет! И заживем мы с Гулей спокойно и весело. Радостно заживем.
– Трэба будэ нам соби взяты трошкы цього писку, – негромко сказал Петр, повернувшись к Гале. Она кивнула.