Добрый дедушка Мороз
Шрифт:
Кинни всегда удивлялась жестокости жителей деревни.
«Ну скажите, зачем нужно убивать несколько голов скотины, когда для пропитания достаточно и одного ягненка? — недоумевала она про себя. — Или к чему развешивать жуткие внутренности зверски забитых животных на ветках ели? Но я и подумать не могла, что рассерженные люди пойдут на такое, чтобы раздетую повесить на столбе, на морозе. И не жалко им ведь…»
Ей было страшно, страшно так, что она каменела изнутри и хотела что-то сказать собравшейся деревне, до только голос пропал, а в горле скрутился колючий ком, не дающий дышать. И все что ей оставалось — это беспомощно смотреть совершенно мокрыми глазами, на которых влага немедленно превращалась в иней, по-детски наивно
Жесткое волокно больно царапало лодыжки и запястья, но веревка была грубо сготовлена, да еще и промерзла вся, что мешало крепко затянуть петлю, вызывая у людей еще больше гнева. «Откуда же в них столько злобы и жестокости», — только и трепыхалось в замершем сердце Кинни, старавшейся чудовищным усилием воли сдержать рыдания и не отрываясь смотрящей сквозь снежную пелену в небо. Кинни не кричала, не молила обезумевших людей, молчала, только посиневшие губы нашептывали что-то безмолвно, о чем-то просили про себя: «Всё равно никто не поможет. Нет у меня выбора, мне его не предоставили. Не смогу вырваться…»
— И так нормально, — крикнул кто-то из запыхавшихся мужчин, уставших возиться с веревкой, и отвел глаза, чтобы не видеть перепуганного и белого как мел лица Кинни. Всем хотелось срочно оказаться в теплых домах и забыться, более никогда не вспоминать о том, что же они наделали, в глубине души боясь, что по делам их придет еще наказание. — Лучше бы старцу Морозу забрать тебя, потому что, если не придется ему жертва… не завидуем мы тебе. Пойдем по хатам, покуда сами не околели.
Внутри все жгло от боли и непонимания. У Кинни в глазах расплывались большие черные пятна, паника плескалась в ней, грохоча боем крови в ушах. Вся она сотрясалась в диком ознобе, холодный воздух с трудом проникал в легкие и его отчаянно не хватало, а кусачий мороз иголочками пронзал голое тело, выстужая из нее жизнь, покрывая ледяными мурашками и подбираясь все ближе к сердцу. Только вокруг деревеньки стонала разошедшаяся метель.
Сколько она так провисела, Кинни и не знала, медленно замерзая и задыхаясь. Ей уже казалось, что вьюга стала болезненно горячей, а сердцебиение почти остановилось, как вдруг она почувствовала, что ее тело летит вниз.
Сперва Кинни обрадовалась, что люди одумались, вернулись за ней, и телом ощутила мягкость ткани, к которой была прижата. Тяжелая от холода и переживаний голова совсем не держалась на шее, и хотелось ее куда-нибудь склонить, мороз успел пробрать до самых костей, но как только ледяной воздух стал без перебоев поступать в легкие, Кинни отдышалась, стараясь унять сильно заколотившееся в груди сердце. Ее побелевшие от снега ресницы дрогнули, она распахнула глаза, с удивлением глядя на незнакомое лицо мужчины, с хмуро сведенными от раздражения бровями.
— Ты кто? — тихонько поинтересовалась сжавшаяся в комочек Кинни, боясь пошевелить совершенно околевшими конечностями и ощущая, что от человека исходит тепло, как от жарко натопленной печки.
— Добрый дедушка Мороз! — процедил мужчина, и Кинни поняла, что он не в восторге от всей той ситуации. Однако в следующий момент что-то мягкое и теплое окутало ее.
От новизны ощущений и страха за свою жизнь, все, что сейчас происходило, выглядело для Кинни волшебным сном. До нее дошло только одно: она спасена. Но при этом она совершенно не представляла, что ожидает ее дальше. Перемещения она не почувствовала, только осознала, что мужчина, снявший ее со столба, куда-то пошел, и Кинни ясно слышала, как мороз уютно хрустит у него под ногами.
Вот
Но если что-то пошло не так, то дальше будет только хуже. Мощности переместителя не хватило на двоих, и Гейрта с девушкой забросило в такое место, что даже он сам не сразу понял, где они находятся. Вокруг высились деревья, никаких троп или чего-то подобного не наблюдалось, а голая девица в его плаще совсем не добавляла оптимизма. «И вот чего теперь делать?»
Оглядываясь и пытаясь спокойно оценить обстановку, Гейрт подумал, что неплохо было бы сориентироваться по карте куда они попали. А для этого нужно сначала найти место, где можно было бы остановиться. Он перехватил девушку поудобнее и пошел вперед, приглядев довольно ровную опушку, подходящую для привала.
Гейрт решил, что он, усыпив девицу, дотащит ее до корабля, сотрет ей память и отправит на все четыре стороны. Пусть идет куда хочет и делает что хочет. Память никогда к ней не вернется, а это значит, что она не найдет и своих родственничков, которые отправили ее на верную смерть, и сможет начать новую жизнь. Конечно, проще всего было ее бросить и не возиться вообще. Ведь жители деревни явно принесли ее в жертву злому мне, подумалось ему. Эта местность была за ним, значит, все эти прелести в виде жертв и развешанных штук на елках — это ему подарочки.
Когда-то ему было все равно, но потом он заметил, что люди стали исчезать. Пропадать. И не с кого стало собирать онгхус. Он попросил у начальства сменить ему место сбора, но в ответ было сказано, чтобы собирал, что есть, и отваливал. Тогда впервые он задумался о том, что убивать людей просто невыгодно. И чтобы доказать это, он вот уже пару лет старался обходиться без человеческих жертв. Его мало кто понимал и поддерживал, в других конторах коллекторы не особенно заморачивались — два-три дома, и вот уже полна коробочка, можно ехать домой. Но ресурсы истощались слишком быстро, и вскоре высшим пилотажем стало приносить много продукта без убийства людей.
Выйдя на опушку, Гейрт решил, что нужно посмотреть, что там со свалившейся на его голову докукой. Зачем он забрал девчонку, он и сам не мог ответить на этот вопрос. Осталось тешить себя мыслью, что много проблем она ему не принесет. А тем временем девица пришла в себя, закутанная в его термоплащ, и теперь, высунув свой маленький, покрытый веснушками носишко, удивленно оглядывалась по сторонам.
Кинни показалось странным, что она не ощущает больше лютого холода. Так ведь быть не должно? Или когда совсем замерзаешь и тело пронзает тысячью колючих иголочек, оно совершенно перестает что-либо чувствовать? Но она же чувствовала, да, чувствовала тепло мягкой ткани, в которую ее закутали, и жуткую сухость во рту, словно не пила несколько дней. А это значило — она живая, и тот незнакомый мужчина ей не привиделся от нехватки воздуха, как Кинни сперва решила. Кто же он? Тот самый злой дух, что высасывает души? Ей стало так страшно, что отогревшееся было тело вновь сковало отчаянием и безысходностью, и сердечко в который раз подскочило в груди. Этот мужчина украл ее и теперь куда-то несет. Зачем? Почему не заморозил ее там, забрав душу?
Время будто бы застыло — минута, вторая, третья, Кинни пыталась изо всех сил прислушаться к тому, что происходит снаружи теплого «кокона», но кроме скрипа шагов по снегу и чужого шумного дыхания так ничего больше и не смогла разобрать. Она аккуратно высунулась из окутывающей ее ткани и, встретившись глазами с мужчиной, ойкнула и вся скукожилась.
— Ты теперь меня убьешь? — неожиданно спросила она тихим, испуганным голосом, разглядывая лицо своего спасителя. А спасителя ли?
— Теперь — это когда? — скептически уточнил Гейрт, не глядя на нее. Девица была не очень тяжелая, но идти с ней по лесу, волоча на своем горбу, оказалось так себе идеей. «Пусть уж лучше она идет своими ногами, так быстрее получится. Если удастся с ней договориться, конечно…»