Добывая у общества грани – не падай
Шрифт:
Ты этим ходом выжил – сам
И одинок для сердца – вечного.
Что ходят вдоволь под – лицом,
Что ищут медленное – я,
Ты философски им, как тон
Карателей – под смертью риска,
И оттопырив свой – надел
Ты в мир летишь – обратно глядя,
Ты им молчишь, а светоч лет —
Твой идеальный в мире – памятник.
Не ждут они тебя, не роют котлован,
А только бережно уводят – по другой
Системе слов и миру – не по нам,
Как
Он чуждый сам и одиноко – лишь
Ты в памяти хранишь – природу боли,
Как волк ума, как дух другой – из нас
В серебряной оценке – этой воли.
Когда забьют воспоминания
Для сна в инертном теле – есть звезда,
Для робкой каторги, откуда ты пришёл
За словом – в преисподнюю читать,
Для мании величия – своей.
Ты волю под другое – бытие
Берёшь и этим – словно не у дел,
Ты исчерпал могущества – предел
Внутри увядших писем – о любви.
Но вспоминают – только ли о них,
Их принимают по стакану – чая
И робко льётся марево – затем,
Когда в инертной позе – ты задел
Свои года – в упущенном столетии,
Им столько думая об общем – бытие,
Ты не хотел увиливать – при мне,
А только распивал – горячий чай.
Когда забьют те воли – времена
И томно вспомнят о тебе – друзья,
Когда их письма, словно неживые
Прольются через – истинный укор
Ты будешь говорить об этом – споре,
Ты явно откомандуешь им – в страсть
Сегодня мужеству обратно – не упасть
И не предаться вольному – пределу.
Он есть и только выжжена – звезда
На корне идеала – в нас смотреть,
Она хранит восток – воспоминаний,
Она желтеет в памяти, как страсть.
Ей ходят нищие и в бедности, увы,
Ты отложил свои приметы – врозь,
Но только ищешь им пароль – внутри
От тысячи таких – воспоминаний.
Им нет предела паники – вокруг,
Когда забьются в теле – о другом,
Инертном поле – мнимые года
И ты настанешь будущему – слову,
Как самый необычный ветер – глаз,
Как смысл руки оскомины – творя
Свою модель искусства – в этой тьме,
Пока забили обществу – тот рай
Другими числами и робами – умов,
Другой оценкой мании – величия,
Чтоб жить наедине – от неприличия
И только вспоминать – дурное горе.
Не пахнет здесь оно и – не горит,
А только зов картонный нам – припомнит,
Как совесть в экзальтации – хранит
Свой чайник неба в призванном – раю.
То наливают мудрости – в шагах
Другие воли – ком воспоминаний,
Им тяжелее льётся догмой – страх
И так же просто – обрывает век.
Не возведя исторический миг
Лишь образуя на пальцах – весну,
Не возведя ей – противное в миг,
Ты ощущаешь по возрасту – ту
Проблему сердца, откуда возник.
Как отыскал свой одинокий – котёл
И в нём сварил пути подземное, лишь
Ты – одиночеству не видишь, молчишь
И отражаешь свой собственный – сон.
Как в этой правде он возводит – уму
Столь исторической приметы – вуаль,
Как сном спадает нам сегодня – во тьму
Природа этого спокойного – рая,
Где ты не стал ей – историчностью плыть,
Где пахли сакурой – прямые дома
И в отношении им – тождеством быть
Ты стал, как любит их – другая весна.
Над одиноким проявлением – сна,
Над отражением искусства, пройдёшь
Тот свет покорности, чтоб в жилах упал
Твой современный ответчик – оскал.
Он чёрной думой не смотрит – в окно,
Он раздаёт по круговерти – мечтам
Свои претензии, будто бы льёт
Нам обязательство – в праве по снам.
И в этом призраке – снова стоит,
Подумав лично – твой одинокий причал,
Он думал вечером – снова встречал
Культуру мира – по восточной заре,
По этой форме одиночества – в нас,
Когда мы словом – отнимаем ему
Причину ложной ситуации – мира,
Желая видеть утолённо – весну.
Желая водам встречать – этот мир
И утопичности света – в глазах,
Как будто миг – от историчности сам
Не знает время одиноко – в руках.
Неизменность на лице
Когда уходит пустота раздолья,
Когда по городу проходит – человек
Не видно горькой, низменной поры,
А только – неизменностью уходит
Дорога к личной каторге – души.
Её не тронь, что чудо – осторожно,
Её – порхают светлые черты
Над солнцем – под устоями из моды,
Над вечностью расплаты красоты.
Разбился слов полёт, как эта ночь
Усталая – близ вольности у глаз,
В которой Невский ходит, как приказ
И лично ищет – памяти черты.
Прошла прохлада уличного – звона,