Добывайки в поле

Нортон Мэри

— Именно, — сказала Хендрири. — Прожили там два года в общей сложности.

— Слишком близко к цыганам, на мой вкус, — сказал Под. Он отрезал себе толстый ломоть горячего вареного каштана и густо намазал его маслом. Ему вдруг пришла на память кучка хрупких костей на земле у плиты.

— Приходится быть близко к человекам, по вкусу это нам или нет, — возразил Хендрири, — если хочешь что-нибудь добыть.

Под, уже поднесший бутерброд ко рту, отодвинул руку в сторону; у него был удивленный вид.

— Ты добывал в цыганских фурах? — воскликнул он. — В твоем возрасте?

Хендрири пожал плечами и скромно промолчал.

— Ну и ну! — восхищенно воскликнула Хомили. — Вот какой у меня брат! Ты понимаешь, что это значит, Под?

— Еще бы! — отвечал Под, поднимая голову. — А как же с дымом?

— У нас не было дыма, — сказал Хендрири, — никогда не бывает, когда готовишь на газе.

— На газе? — воскликнула Хомили.

— Ага. Мы добываем его из газопровода, который проложен вдоль насыпи. Плита ведь, ты помнишь, лежит на боку. Мы вырыли через дымоход туннель, целых шесть недель копали. Но дело того стоило, шутка сказать — три газовых горелки!

— А как вы их зажигали и гасили? — спросил Под.

— А никак… как зажгли, так и не тушили. Они и до сих пор горят.

— Вы что, бываете там?

Хендрири зевнул и покачал головой (они наелись до отвала, а в комнате было жарко).

— Там живет Спиллер, — сказал он.

— О! — воскликнула Хомили. — Вот, значит, как он готовит! Мог бы и рассказать нам, — она обиженно оглянулась, — или, по крайней мере, пригласить нас в…

— Только не пригласить, — сказал Хендрири. — Как говорится, пуганая ворона куста боится.

— Не понимаю, — сказала Хомили.

— После того, как мы ушли из барсучьей норы… — начал Хендрири и вдруг замялся. Вид у него был слегка смущенный, хоть он по-прежнему улыбался. — Ну, словом, плита была одним из его убежищ он пригласил нас туда перекусить и отдохнуть, а мы прожили два года.

— После того, как добрались до газа, ты хочешь сказать? — спросил Под.

— Ага, — ответил Хендрири. — Мы готовили, а Спиллер добывал..

— А-а-а… — протянул Под. — Спиллер добывал? Теперь понятно… Нам с тобой, Хендрири, надо смотреть правде в глаза — мы уже не так молоды, как прежде. Далеко не так.

— А где сейчас Спиллер? — вдруг спросила Арриэтта.

— Ушел, — неопределенно ответил Хендрири; он нахмурился и принялся постукивать по столу, чтобы скрыть неловкость, оловянной ложкой. («Одной из моей полудюжины, — сердито подумала Хомили. — Интересно, много ли их осталось?»)

— Куда ушел? — спросила Арриэтта.

— Домой, наверно, — ответил Хендрири.

— Но мы же еще не поблагодарили его! — вскричала Арриэтта. — Спиллер спас нам жизнь.

Хендрири снова повеселел.

— Выпей капельку ежевичного ликера, — предложил он Поду. — Люпи сама его делала. Это нас подбодрит…

— Я — нет, — твердо сказала Хомили, прежде чем Под успел ответить. — К добру это не приведет, мы убедились на собственном опыте.

— Но что Спиллер о нас подумает? — не отступалась Арриэтта, чуть не плача. — Мы даже его не поблагодарили.

Хендрири удивленно взглянул на нее.

— Спиллер терпеть не может, когда его благодарят. Не волнуйся, все в порядке… — и он похлопал Арриэтту по руке.

— А почему он не остался к ужину?

— Никогда не остается, — сказал Хендрири. — Не любит большую компанию. Приготовит что-нибудь себе сам.

— Где?

— В той плите.

— Но это же так далеко отсюда!

— Для Спиллера такое расстояние — ничто… Он привык. Часть пути проплывает.

— И ведь уже, наверное, темнеет, — горестно продолжала Арриэтта.

— Полно, о Спиллере тревожиться нечего, — сказал ей дядя. — Кончай свой пирог…

Арриэтта опустила глаза на тарелку (из розовой пластмассы, она помнила этот сервиз); у нее почему-то пропал аппетит. Она взглянула на Хендрири.

— А когда он вернется? — спросила она тревожно.

— Он не часто сюда приходит. Раз-два в год — за новой одеждой. Или по специальному поручению Тома.

Арриэтта задумалась.

— Ему, должно быть, одиноко, — заметила она наконец робко.

— Спиллеру? Нет, я бы этого не сказал. Некоторые добывайки такие с рождения. Одиночки. Иногда среди нас попадаются такие. — Он взглянул через комнату туда, где, выйдя из-за стола, сидела у огня Эглтина. — Эглтина тоже из них… Жаль, но что поделаешь? Им никого не надо — подавай лишь человеков. Прямо с ума по ним сходят, как поглядишь.

Когда, отдохнув немного, в кухню вернулась Люпи, все началось снова: расспросы — рассказы, вопросы — ответы… Арриэтте было нетрудно незаметно выскользнуть из-за стола. Но даже в соседней комнате ей все еще было слышно, как они обсуждали, где устроятся вновь прибывшие, говорили что-то насчет квартиры наверху, рассказывали о ловушках, которые подстерегают добываек в новой жизни и о созданных ими правилах, чтобы их избегать (например, о том, что на ночь лестницы-стремянки втягиваются наверх, но всегда остаются на месте, если кто-нибудь ушел добывать), о том, что мальчики по очереди ходят учиться ремеслу, но женщины по традиции остаются дома. Арриэтта услышала, как в ответ на предложение Люпи пользоваться кухней, Хомили говорит:

— Спасибо, Люпи, ты очень любезна, но лучше начать с самого начала так, как будет потом, — совсем отдельно. Ты согласна?

Все по-прежнему, — подумала Арриэтта, садясь в твердое кресло. — Хотя не все, теперь они не в подполье, теперь они даже выше пола, между дранкой и штукатуркой. Вместо коридоров у них будут стремянки и, может быть, площадки послужат ей вместо окна.

Арриэтта окинула взглядом комнату, набитую разнокалиберной мебелью: как жалко и глупо она выглядела — все напоказ, почти ничего для употребления. Искусственные угли в камине казались совсем бесцветными, словно Люпи слишком часто терла их щеткой, а виды в окнах были захватаны пальцами по краям.