Дочь Авраама
Шрифт:
Я допил вторую кружку пива и подвинул к себе фотографию Абрахама Рэйми, сделанную в прозекторской.
Конечно, смерть никого не красит, но тут я предположил, что Рэйми и при жизни выглядел не слишком презентабельно. Кожа на правой щеке напоминала целлулоидную пленку, правый глаз был оттянут вниз, а щеку корежил выпуклый шрам от ожога, напоминавший по форме Южную Америку, которая мысом Горн заканчивалась у челюсти, а Панамским перешейком деформировала нижнее веко. На подбородке и части щеки были отвратительные розовые пятна, появившиеся от отсутствия пигмента. Тонкие черные усы только подчеркивали монструозность лица, будто бы сшитого из лоскутков.
Пиппа
Глава 7
– Я несколько раз встречалась с Роббеном на различных академических приемах. Точнее с обоими Роббенами.
– Это как? – спросил я, поворачивая голову, любуясь обнаженным плечом Аманды и изгибами ее фигуры, едва накрытой простыней.
Простившись с Биллом Гровенером, я перекусил в баре точно таким же сэндвичем, оказавшимся совсем недурственным. Потом неторопливо поехал в сторону своего дома, где посвятил некоторое время наведению порядка.
Ближе к одиннадцати вечера, закончив работу на киностудии, ко мне на такси приехала Аманда.
Я не готовил для нее никакого ужина, не украшал стол цветами и свечами, даже напитки не стал предлагать. Едва она переступила порог моей квартиры и сняла туфли, мы сразу же направились в постель.
Любовниками с леди Амандой Хэйр мы стали совсем недавно и совершенно внезапно, еще пару месяцев назад подобное развитие событий даже не могло прийти мне в голову. Во-первых, потому что она была матерью Лекси Бальтазар, моей давней приятельницы и бывшей партнерши по детективному агентству. Во-вторых, Аманда была замужем – как мне казалось, счастливо – за своим вторым мужем, английским баронетом сэром Грегори Хэйром, отцом их общих сыновей-близнецов. Аманда была всего на пару лет старше меня, Лекси она родила очень рано, еще когда сама училась до войны в Сорбонне, будучи наполовину француженкой, наполовину американкой, и отчаянно влюбилась в другого студента, такого же неприкаянного американца на чужбине.
С Амандой мы не виделись несколько лет, казалось, поводы для общения окончательно иссякли, когда Лекси ушла из агентства и переехала на Восточное побережье, чтобы получить докторскую степень по психологии и сотрудничать с ФБР.
Однако случай свел нас снова в конце прошлого года, и я узнал, что в жизни матери Лекси также назревают большие перемены. Ее супруг, сэр Грегори, в течение многих лет преподававший какую-то заумь в Калифорнийском Университете Лос-Анджелеса, решил не продлевать свой контракт и вернуться в родной Оксфорд. Причина была в том, что ему все никак не могли предложить обещанного пожизненного места, что, как я понял, в академических кругах считается величайшим оскорблением. Когда мы последний раз беседовали на эту тему с Амандой накануне Рождества, она сомневалась в том, что ей хочется покидать Калифорнию и ехать с мужем в Англию – в конце концов, у нее здесь была интересная и весьма хорошо оплачиваемая работа в собственной продюсерской компании, имеющей постоянный контракт с ведущими голливудскими студиями. Она до последнего надеялась, что Грегори как-то уладит свои разногласия с деканом колледжа и советом попечителей.
Как оказалось, рождественские каникулы совсем не сгладили, а только усугубили эти самые разногласия. Уже в январе Грегори объявил, что даже не будет дожидаться окончания учебного года, а уедет сразу в конце весеннего триместра перед пасхальными каникулами. Аманда была раздосадована, что такое решение муж принял, не посоветовавшись
Не знаю, что именно она там планировала завершать, но одно странное дело она точно начала без подготовки. Две недели назад поздним вечером я услышал настойчивый звонок, а когда открыл дверь, то на пороге увидел Аманду с бутылкой красного вина. И не каким-то калифорнийским каберне, а с настоящим бургундским.
С тех пор Аманда приезжала ко мне вечерами два-три раза в неделю, все-таки предварительно позвонив и убедившись, что я дома. Она отпускала своего личного водителя и брала такси, поскольку даже спустя десять лет после возвращения в Штаты так и не нашла времени научиться водить машину.
Как ни странно, наша любовная связь началась совершенно естественно и не причиняла нам обоим ни малейшей неловкости. Более того, Аманда оказалась первой женщиной, которую я без смущения принимал в своей крошечной квартире, где не было места даже для дивана.
Я знал, что она никогда не останется в этой квартире надолго, и что мне нет места в ее роскошном доме с бассейном, отдельным гаражом и ровными лужайками, но не испытывал из-за этого никаких страданий, а просто наслаждался каждой минутой, даже когда мы просто сидели рядом на кровати и пили вино, завернувшись в простыни.
– Прикури мне сигарету, – попросила Аманда, подкладывая подушку под спину.
Я раскурил две, для нее и себя.
– Так что ты говорила об обоих Роббенах?
– Вим Роббен и его сын Кристиан. Они часто появляются на разных университетских церемониях и торжественных сборищах.
– Про старика я могу понять. Он бывший сенатор и владеет собственным колледжем. А сын здесь причем?
– Ну как же. Кристиан профессор юриспруденции. Он возглавляет юридическую кафедру в колледже Роббена.
– Ты серьезно? Роббен преподает в Роббене? Ему совсем некуда было податься?
– Я не настолько близко с ними знакома, повторю, мы сталкивались только на публичных мероприятиях, где я сопровождала Грега. Но насколько я слышала, он серьезный ученый. Закончил Гарвард, защитил докторскую, потом работал в Кэмбридже и Колумбийском. Скорее уж это он слишком хороший куш для колледжа Роббена. В конце концов, это достойное, но не самое звездное заведение.
– А что ты еще можешь о них рассказать? О Роббенах, я имею в виду.
– Старый сенатор до сих пор производит впечатление. Вообще-то его имя Уильям, но все зовут его Вим, как я понимаю, семейство очень гордится своими голландскими корнями. Отец и сын оба нордические великаны, в них есть что-то от викингов. Или румяных бюргеров, как посмотреть. Вим Роббен напоминает старого льва, главу прайда. Даже его седые волосы похожи на расчесанную и уложенную гриву. Ну а его жена, Эллен Роббен – настоящая львица. Она младше мужа лет на десять, значит, ей около шестидесяти, может, чуть больше, но она по-прежнему красавица. Говорю безо всякой зависти, потому что это какая-то сверхъестественная красота, она не имеет отношения к возрасту или ухищрениям косметологов. Эллен вроде бы не голландка по происхождению, а датчанка, хотя, кем бы ни были ее предки, она явно выбила джек-пот в генетической лотерее. Мне она напомнила одновременно Елену Прекрасную и валькирию. Такая не просто начала бы Троянскую войну, она бы ее возглавила.