Дочь Авраама
Шрифт:
– Глупая девчонка, – Гаррисон вцепился руками в курчавые волосы.
Хотя было заметно, как он нервничал, выглядел директор комитета все равно очень импозантно. Хорошо скроенный серый костюм облегал спортивную фигуру, лицо цвета кофе с молоком было гладко выбрито, а на пальцах, нервно пробежавших по тугим колечкам черных волос, я заметил профессиональный маникюр.
– Эйб сотрудничал с нами много лет, – продолжил он спокойным тоном с поставленной телевизионной дикцией. – Он начал бороться за права черных еще подростком в Алабаме, но вынужден был бежать на запад, когда там был выписан ордер на его арест. Потом после ранения
– Какие именно задания выполнял мистер Рэйми?
– Господи, вы так говорите, будто мы какой-то кружок террористов. У нас обычная политическая организация. Большей частью мы занимаемся бумажной работой: подаем петиции в городской совет, принимаем жалобы на нарушение прав чернокожего населения, раздаем листовки… Эйб работал курьером. Например, забирал заказы из типографии. Также занимался техническим обеспечением наших мирных митингов. В общем, выполнял мелкие работы. Иногда дежурил на телефонном коммутаторе. Не знаю, почему Пиппа вбила себе в голову, что его смерть как-то могла быть связана с комитетом. Она очень романтичная, такая же, как ее мать. Когда несколько лет назад Эйб рассказал дочери, что работает в ЮЗКЗГС, она очень воодушевилась, стала гордиться отцом. Даже приходила в комитет и тоже предлагала свою помощь. Но у девушки оказалось слишком много других дел. Стэнфорд, ухажеры, теннис, дедушкины приемы. Я ее не осуждаю, Пиппа с детства принадлежала другому миру. Но она делает регулярные пожертвования, как я понимаю, с согласия бывшего сенатора Роббена. Для нас это тоже существенно.
– Мисс Роббен сказала, что вы часто получаете письма с угрозами.
– Ну естественно, как и любая общественная организация. К тому же расистов хватает и в Лос-Анджелесе, и у них есть свободное время, чтобы присылать нам свои любезные пожелания. Все подобные письма мы подшиваем и отдаем нашему юрисконсультанту. Он пишет заявление в полицию, но не могу сказать, чтобы они там хоть раз среагировали. Иногда на наших сотрудников нападают во время митингов или раздачи листовок. Это ужасная реальность, с которой мы сталкиваемся сегодня ради того, чтобы наступило прекрасное будущее. Но я не понимаю, как угрозы деятельности комитета могли быть связаны со смертью Эйба.
– Рэйми приходил в ваш офис в вечер, когда его убили? – спросил я прямо.
– Нет, я уже отвечал на этот вопрос Пиппе. Именно поэтому я просил ее не впутывать комитет в расследование. Мы не видели Эйба до этого около полугода с прошлого лета. Он исчез, никого не предупредив. Поскольку он работал у нас бесплатно, то не было повода его разыскивать. Как я говорил, Эйб и раньше мог пропасть на некоторое время из-за своих… проблем.
– Где вы сами были вечером четвертого января, сэр? Например, в девять часов?
– Что? Вы меня подозреваете?
– Нет. Но было бы неплохо, если вы сможете вспомнить. Лучше ответить на мой вопрос, чем разговаривать с полицией.
– Вы сами говорите, как коп, – проворчал Гаррисон. – Я отлично помню вечер,
– Значит, вы не можете утверждать, что Рэйми не заходил в контору после вашего ухода. Кто оставался здесь в это время?
– Подождите, вы что серьезно пытаетесь втянуть комитет в это дело? Какие у вас основания?
– Скажем так, я не верю в совпадения. Рэйми лишился квартиры и побирался по ночлежкам Армии Спасения. Почему он пришел ночевать в парк, который в двух шагах от вашего офиса. К тому же в его кармане были обнаружены несколько ваших листовок. Разумно предположить, что в час нужды Рэйми пришел за помощью по знакомому адресу. Здесь ему могли ссудить немного денег, найти жилье. Я так понимаю, что за годы работы Рэйми обзавелся тут каким-никаким друзьями.
– Я не знаю, – растерянно пожал плечами Гаррисон. – Наша секретарша и телефонистки уходят обычно до шести вечера. Миссис Бэнкс немного позже, это делопроизводительница офиса, вы ее встретили в приемной. Хотя вообще на ней тут все держится, она одна из самых ценных наших волонтеров. Все остальные работники уходят, как правило, не позже семи, если нет какой-то срочной работы.
– Именно поэтому вы хотели встретиться со мной сегодня в половину восьмого? Чтобы я не расспрашивал остальных сотрудников?
– Нам нечего скрывать, – замахал Гаррисон наманикюренными руками. – Я просто думал, что смогу в спокойной обстановке объяснить вам ситуацию. А в итоге вы меня оторвали от важного совещания.
– Так вы можете вспомнить, кто оставался в конторе четвертого января после вашего ухода? Или мне самому задать этот вопрос вашим коллегам?
– Вы обещаете, что не будете впутывать в это дело полицию? – спросил Гаррисон после минутного раздумья. – Уверяю вас, сэр, никто из комитета не имеет отношения к убийству Рэйми. Он мог действительно прийти сюда вечером, увидеть закрытые двери. А листовки лежат в специальном ящике прямо у входа в здание.
Тем не менее Гаррисон проводил меня в совещательную комнату, где за длинным столом сидело несколько раздраженных мужчин и две женщины. К моему удивлению далеко не все из присутствующих были неграми.
Я был представлен поочередно Освальду Пуатье, казначею комитета, юрисконсульту Эндрю Бернстейну, волонтерам Анхелю Эскобару и Барбаре Кольер, кандидату в городской совет Джорджу Слоану, организатору митингов Юингу Джексону, координаторше сбора пожертвований Тесс Стоктон и пресс-секретарю Уитмену Бертону.
Все они знали Эйба Рэйми, кроме мисс Кольер, которая пришла в комитет всего три месяца назад. Все были потрясены его смертью. Никто из них не видел мистера Рэйми четвертого января. Джексон и Бертон в тот вечер оставались в конторе почти до полуночи, прорабатывая детали предстоящего мирного митинга, но они были абсолютно уверены, что к ним в это время никто не заходил, тем более, что входную дверь здания швейцар после восьми вечера запирал на замок, так что войти и выйти могли только сотрудники с собственными ключами.