Дочь бутлегера
Шрифт:
— Это было во всех почтовых ящиках подписчиков «Ньюс энд обсервер», — произнес Линси своим сладкозвучным голосом, от которого дребезжали стекла. — Не в тех, что на Главной улице, но во всех глухих местах, где ночью не бывает ни души.
Сев за стол, он принялся крутить свои усы, читая листовку, напечатанную на моем бланке. Дочитав, Линси крутанулся в кресле и включил внутреннюю связь.
— Эй, Эшли, — крикнул он, — соедини меня с Гектором Вудлифом, хорошо?
Не знаю, зачем ему была нужна внутренняя связь, поскольку дверь кабинета оставалась открытой.
— Подождите, — остановил его Лютер. —
— Разумная мысль, — согласился Линси. — Эшли! Звонить не надо. — Он повернулся к нам. — Но если это не Вудлиф, кто еще от этого в выигрыше?
— Поправьте меня, если я ошибаюсь, — раздельно произнесла я, — но, кажется, я единственная, кому по-настоящему вредят эти листовки. В одной я предстаю оголтелой расисткой, в другой рупором дьявола, защищающим организованную преступность. А мистеру Паркеру в вину ставится лишь цвет его кожи. Точка.
Лютер начал было возражать, но Линси задумчиво кивнул, соглашаясь со мной, и после минутного размышления Лютер тоже кивнул.
— Боюсь, вы правы, — признал он.
— Что-то вы не слишком этим расстроены, — заметила я. — А «Леджер» поддерживает вас, не так ли? Линси, признайся. Меня подставили?
Оба изобразили искреннее возмущение тем, что мне могла просто прийти в голову подобная мысль, но на предложение назвать другого человека, который выигрывал бы от этих листовок, смогли лишь выдвинуть жалкую кандидатуру Гектора Вудлифа. Да, Гектор на каждых выборах борется за то или иное место, но только для того, чтобы демократы не расслаблялись. Он никогда не вел настоящей избирательной кампании и вряд ли начал эту с подобной мерзости.
Мы вкратце обсудили наших бывших соперников, проигравших первый тур. Обида? Месть?
Лично я так не считаю.
В конце концов я согласилась на обращение, которое взывало к рассудку и справедливости избирателей и отвергало откровенно фальшивые листовки.
Ну конечно.
Вернувшись к себе в контору, я позвонила Минни и сообщила ей новые неприятные известия. Ее первоначальные ярость и негодование быстро уступили место практичному желанию узнать, кто стоит за листовками и почему.
— Мейкли в среду, Доббс вчера. Похоже на работу одиночки. Интересно, где он нанесет удар сегодня? В Коттон-Гроуве?
Положив трубку, я услышала голос Джона Клода, разговаривавшего с Шерри, и вышла из кабинета, чтобы показать ему последнюю листовку. Однако Джон Клод уже держал в руке экземпляр. Я рассказала ему о встрече в редакции газеты, и он многозначительно показал на старинные часы над лестницей.
— Первые экземпляры «Леджера» выйдут из-под печатного станка примерно через двадцать минут. Предлагаю всем на сегодня закончить работу. Пусть Шерри включит автоответчик. К понедельнику вся новизна выветрится. Дебора, желаю вам приятно провести выходные.
16
Назад туда, откуда я пришла
Мне предстояло присутствовать на благотворительных пикниках, пожимать руки избирателям, возможно даже целовать каких-то детей, но кружащиеся в воздухе листовки и «Леджер», готовый
Дойдя до этого места, я сразу же поняла, как именно хочу провести следующие несколько часов. Натянув джинсы и кроссовки, я поехала на запад в сторону Коттон-Гроува. По дороге завернула в охотничий магазинчик и купила приманку. Мне оставалось только раздобыть удочку, торчащую из заднего окна машины, и я решила одолжить ее у Сета. Мне захотелось просто посидеть на берегу тихой заводи, глядя на качающийся поплавок.
На полпути мне пришла новая мысль, и я заехала в лавку Эм-Зеда Дюпри.
Это было одно из тех расположенных у оживленного перекрестка заведений, где торгуют понемногу всем: бельевыми веревками, сантехникой и электротоварами, мясными консервами, хлебом и молоком. На прилавке рядом с кассой лежала головка оранжевого сыра, на полках стояли стеклянные бутылки с всевозможными напитками, а на улице перед входом всего три заправочные колонки: с обычным бензином, с высокооктановым и с керосином. В холодную или дождливую погоду перед лавкой стояли бы четыре-пять пикапов. Однако в такой прекрасный майский день, как сегодня, стоянка была пустынной. Все владельцы пикапов сидели в кабинах огромных зеленых тракторов, пропалывая поля табака, кукурузы или хлопка.
— Эй, мистер Эм-Зед, как у вас дела? — спросила я у хозяина, пожилого худого мужчины, на моей памяти одетого исключительно в белую хлопчатобумажную рубашку с длинным рукавом и синий комбинезон.
— Не жалуюсь. А у вас как?
Сколько бы я ни заезжала к нему, у меня никогда не было полной уверенности, что он помнит, кто я такая, даже несмотря на избирательный плакат с моей фотографией, приколотый кнопками к двери лавки.
— Я тоже не жалуюсь, — ответила я, кладя на прилавок пакет крекеров с сыром и бутылку ледяной «Пепси» — мой обед.
— Нет смысла жаловаться на судьбу, правда? — улыбнулся хозяин. — Итак, на сегодня это у вас все, молодая дама?
— Налейте мне на десять долларов высокооктанового, и можно мне воспользоваться вашим телефоном?
— Звонок не междугородный, нет?
— Нет, сэр.
— В таком случае, звоните.
С этими словами он вышел налить мне бензин. Я же справилась по телефону, сможет ли доктор Викери принять меня без предварительной договоренности.
Вернувшись к аппарату, горничная ответила, что доктор Викери с радостью ждет меня.
Когда я была маленькой, приемная доктора Викери располагалась за аптекой, так что я ни разу не была в роскошном особняке, построенном его тестем. Повсюду были персидские ковры и антикварная мебель, и пахло лимонным маслом и воском. Горничная провела меня по коридору, через официальную гостиную, с роялем и писанными маслом пейзажами в позолоченных рамах, на милую веранду, выложенную каменной плиткой. В дальнем конце под колоннами в греческом стиле стояли плетеные кресла и столики, прячась в тени шпалер, увитых теми самыми желтыми розами, которые я видела во дворе сарая Майкла Викери. Горничная удалилась, и миссис Викери, оторвавшись от прополки ирисов, встала ко мне навстречу.