Дочь часовых дел мастера
Шрифт:
Пока шла подготовка, я старалась как можно реже попадаться на глаза хозяйке. Для женщины, которая брала на воспитание детей, миссис Мак не особенно их любила и то и дело громко обещала, что не пожалеет ремня для всякого, кто будет «вертеться у нее под ногами». Дни тянулись долго, а уголков, где можно было спрятаться от миссис Мак, в доме оказалось не так много, и поэтому я увязывалась за Лили Миллингтон, когда та выходила по утрам на работу. Сначала это пришлось ей не по вкусу: она боялась, как бы из-за меня ее не «сцапали». Но потом смирилась и со вздохом сказала, что должен ведь кто-то показать мне, зеленой, что к чему в нашем ремесле, а не то я сразу попадусь, как только пойду на дело.
На улицах тогда царил настоящий хаос: по мостовым гремели пестрые экипажи и тяжелые омнибусы на конной тяге; на рынок в Лиденхолл везли уток и поросят; продавцы всевозможной еды – тушеных бараньих ножек, маринованных улиток, пирогов с угрем – громогласно расхваливали свой товар на каждом углу. Дальше к югу тянулись темные, мощенные булыжником переулки Ковент-Гардена, приводившие нас на рыночную площадь, где лоточники, предлагавшие снедь вразнос, выстраивались в очереди к телегам фермеров, носильщики перетаскивали на головах целые пирамиды корзин с овощами и фруктами, и всюду сновали бродячие торговцы с птицами и змеями, щетками и метелками, Библиями и балладами, дольками ананаса ценой в пенни, фарфоровыми фигурками, связками лука, тростями и живыми гусями.
Вскоре я стала узнавать завсегдатаев рынка в лицо, а Лили Миллингтон позаботилась о том, чтобы и они меня запомнили. Моим любимцем стал фокусник-француз, который каждый второй день давал представления на южном углу рынка, ближайшем к Стрэнду. За его спиной был прилавок, с которого фермеры продавали яйца, крупные и свежие, так что вокруг постоянно толкался народ, и недостатка в зрителях у фокусника не было. Меня особенно привлекла его внешность: он был высок и строен, а цилиндр и узкие брюки-трубы подчеркивали изящество фигуры; он носил фрак и жилет, над щегольской темной эспаньолкой вились аккуратно подстриженные и подкрученные усики. Он работал молча, выразительно поглядывая темными глазами, которые казались еще больше оттого, что были подведены угольным карандашом, а монеты тем временем исчезали со стола и потом находились в шарфах и чепцах зевак. Еще он умел вынимать из карманов кошельки и незаметно снимать украшения со зрителей, не знавших, возмущаться или радоваться, когда обнаруживали свои ценности в руках этого экзотического чужака.
– Ты видела, Лили? – воскликнула я, когда впервые стала свидетельницей того, как он вытащил монету из-за уха какого-то ребенка. – Магия!
Но Лили Миллингтон только вцепилась зубами в морковку, которую взяла неизвестно где, и велела мне в следующий раз смотреть лучше.
– Иллюзия, – сказала она, перебрасывая длинную косу через плечо. – Магия – это для тех, кто может ее себе позволить, то есть не для таких, как мы.
Я еще только начинала понимать, кто такие «мы» и чем зарабатывала себе на хлеб Лили Миллингтон и другие. Но что бы они ни делали, мастерства им было не занимать, это я знала точно. В основном «работа» сводилась к многочасовым блужданиям по улицам. Время от времени, приказав мне ждать, Лили ныряла в толпу и вскоре выныривала из нее. А иногда начиналась погоня: раскрасневшиеся, мы бежали, не знаю от кого, петляли по лабиринтам переулков, запруженных товарами и людьми.
Но бывало и по-другому. В такие дни, стоило нам выйти за двери дома миссис Мак, Лили Миллингтон становилась пугливой и походила на тощую задиристую кошку, не очень-то доверяющую людям. Она находила на рынке уголок, где оставляла меня, наказывая не отлучаться и ждать ее.
– Никуда не уходи, слышишь? И ни с кем не говори, ясно? Лили скоро за тобой придет.
Куда в таких случаях отправлялась Лили, я не знаю, но отсутствовала она дольше обычного, а возвращалась с угрюмым и замкнутым видом.
Именно в такой день ко мне впервые подошел человек в черном. Я ждала Лили уже целую вечность – так мне, по крайней мере, казалось – и, устав стоять, покинула уголок, где она меня оставила, подошла к кирпичной стене и присела, опершись на нее спиной. Я так засмотрелась на девочку-цветочницу, которая продавала розы, что увидела человека в черном пальто только тогда, когда он подошел и остановился прямо напротив меня. От его голоса я вздрогнула.
– Так-так, кто это тут у нас? – Он нагнулся, взял меня ладонью под подбородок и повернул к себе лицом, не прерывая внимательного осмотра. – Как тебя зовут, девочка? И кто твой отец?
Я уже открыла было рот, чтобы ответить, как вдруг, откуда ни возьмись, выскочила Лили и встала между нами.
– Вот ты где, – сказала она, вцепляясь своими худыми, но сильными пальцами мне в руку, – а я тебя по всему рынку ищу. Ма уже купила яйца, ждет нас. Пора нести их домой.
Я и глазом моргнуть не успела, а она уже тащила меня за собой, петляя по переулкам.
Но, немного не дойдя до Севен-Дайелз, остановилась. И развернула меня к себе: на щеках у нее горели два красных пятна.
– Ты ему что-нибудь сказала? – спросила она меня. – Тому типу?
Я потрясла головой.
– Точно?
– Он только хотел знать, как меня зовут.
– Ты ему сказала?
Я опять потрясла головой.
Она положила обе ладони мне на плечи, которые еще ходили ходуном от быстрого и долгого бега.
– Никому и никогда не говори, как тебя зовут на самом деле, слышишь меня, Берди? Никогда. Особенно ему.
– Почему?
– Это опасно. Здесь нельзя называть свое имя. Когда ты выбираешься отсюда, тебе надо становиться кем-нибудь другим, иначе никак.
– Как в фокусе?
– Точно.
А потом она рассказала мне про работный дом и про то, что человек в черном пришел оттуда.
– Если узнают правду о том, кто ты такая, Берди, тебя запрут в работном доме и больше никуда не выпустят. А там люди только и делают, что работают, пока пальцы в кровь не сотрут, и за малейшую провинность их порют. Миссис Мак тоже, конечно, не сахар, но там с такими, как мы, случаются вещи и похуже. Одной девочке велели подмести пол. Она подмела, но оставила пятнышко грязи, тогда ее раздели догола и избили до синяков палкой от метлы. А какого-то паренька сунули в мешок и подвесили на стропилах за то, что он в постель писал.
Набегающие слезы уже жгли мне глаза, и Лили подобрела.
– Ну ладно. Закрывай свою водокачку, пока я сама тебя не вздула. Но обещай, что ты никогда и никому не назовешь своего настоящего имени.
Я дала торжественную клятву, которая пришлась ей по вкусу.
– Хорошо. – Она кивнула. – Пошли домой.
Повернув за угол, мы оказались на Литл-Уайт-Лайон-стрит, а когда увидели витрину с птицами и птичьими клетками, Лили сказала:
– И еще одно, раз уж мы говорим про обещания. Ты ведь не побежишь к миссис Мак жаловаться, что я одну тебя оставила, а?