Дочь Голубых гор
Шрифт:
«Нет, – сказал внутренний голос. – Мы сопровождаем тебя повсюду».
Ро-Ан вернулась с несколькими мисками и кувшинами.
– Мыться обычно помогают две женщины, – произнесла она извиняющимся тоном, с опущенными глазами. – Но никто не захотел пойти со мной.
Два шамана, две женщины, чтобы совершить ритуал. Такова, видимо, традиция кочевников? Неужели они не понимают, что число два асимметричное, не имеющее центра? Эпона с новой силой ощутила всю непривычность своей новой жизни.
Ро-Ан принесла с собой бронзовую жаровню, топившуюся
– Мы могли бы выйти наружу, туда, где светло, – предложила Эпона, но Ро-Ан ошарашенно отшатнулась.
– Но ведь увидят мужчины?
– Ну и что? Я ведь не урод.
– Твое тело принадлежит Кажаку; никто другой не должен его видеть.
– Мое тело принадлежит мне самой, – поправила ее Эпона. – Ведь я кельтская женщина.
– Кто такие эти кельты?
– Это мое родное племя, – ответила Эпона и, почувствовав недостаточность такого объяснения, добавила: – Кельты – это нечто большее, чем просто племя, это то, что мы есть. Все кельты – свободные люди. Я поехала с Кажаком по своему собственному желанию, как свободная кельтская женщина.
Темные глаза Ро-Ан выражали полнейшее непонимание.
– Что такое свободный? – спросила она.
Этого, со своим недостаточным знанием языка, Эпона не смогла объяснить.
Ро-Ан занялась своими кувшинами и чашами. На глазах у Эпоны с помощью каменной ступы она приготовила благоухающую пасту из кипариса, кедра и благовоний. Эпона так и не поняла, какое отношение это может иметь к мытью. Во время их долгого путешествия она пользовалась любой, представлявшейся ей возможностью, чтобы выкупаться; она нарочно переходила пешком все реки и ручьи, стараясь чтобы холодная вода отмыла ее тело. Но то, что намеревалась сделать Ро-Ан, не имело ничего общего с тем, чего ей хотелось. Глядя на Ро-Ан с ее пастой, она думала, что не переживет, если останется грязной, а как можно вымыться пастой из толченого дерева?
Ро-Ан показала жестом, чтобы она сняла одежду. Когда Эпона обнажила свое тело, она отвернулась.
– Это тело принадлежит Кажаку, я не должна его видеть, – робко объяснила она. То, что ей сказала Эпона, прошло мимо ее ушей.
Отвернув голову, она умело обмазала густой белой пастой все тело Эпоны, даже ее лицо. Эпона почувствовала какое-то необычное пощипывание. Паста стала затвердевать, точно высыхающая грязь. В скором времени Эпона даже не могла говорить.
Обе женщины ждали. Эпоне хотелось поговорить со скифской женщиной, но, когда она пыталась пошевелить губами, паста неприятно потрескивала, сама же Ро-Ан молчала.
Наконец скифская женщина что-то буркнула себе под нос и стала снимать засохшую пасту с тела Эпоны. Паста отдиралась вместе с волосками, и Эпона сперва морщилась от боли, но потом, закусив губы, стойко перенесла это испытание. Только в самые первые мгновения, захваченная врасплох, она забыла о своем происхождении.
Понадобилось довольно много времени, чтобы отодрать всю пасту, но, когда наконец эта работа была закончена, Ро-Ан дала ей что-то вроде мочалки из козьей шерсти и научила, как удалить последние остатки пасты. Покончив с этим делом, Эпона с удивлением увидела свое обнаженное тело. В мерцании светильника и жаровни оно светилось розовым светом. Чистое и сверкающее, словно отполированный камень, оно благоухало ничуть не меньше, чем после купания в настоянной на благовониях воде.
– Мужчины тоже так… моются? – спросила она.
Ро-Ан, хихикая, закрыла обеими руками рот, но ее глаза весело искрились.
– Нет, для мужчин это не так хорошо. Только никому не рассказывай, что я тебе говорила. Мужчины строят небольшой шатер, вносят в него поднос с докрасна раскаленными камнями. Бросают на камни семена конопли. От них идет легкий дымок; когда мужчины вдыхают его, они просто блаженствуют, даже кричат от радости. Но кожа у них не испытывает такого приятного ощущения.
А ощущение от пасты было и впрямь очень приятное. Тем не менее Эпоне хотелось знать, что испытывают мужчины, вдыхая конопляный дымок; это напоминало ей один из друидских обрядов.
После того как Эпона завершила «мытье» и вновь оделась, Ро-Ан оставила шатер, нагруженная вещами, которые Эпона велела ей вынести. Прежде чем окончательно скрыться, она обернулась и застенчиво улыбнулась Эпоне.
Молодая женщина опять осталась одна. Ей хотелось выйти из шатра и осмотреть кочевье, но она не решилась этого сделать. Приятное общение с Ро-Ан заставило ее сильнее, чем прежде, почувствовать свое одиночество, почувствовать глубокое различие между окружающими ее кочевниками и ее соплеменниками, барьер между ними. И она же ощущала в себе достаточно энергии, чтобы все же попробовать преодолеть этот барьер.
«Пожалуй, было бы куда легче остаться и поселиться в волшебном доме, – уныло подумала она. – Даже другой мир показался мне не таким чуждым, как этот, в котором я очутилась».
На степь нисходила ночь. Откинув заменяющий дверь занавес, Эпона наблюдала, как скифы готовятся к окончанию дня. Шатры и кибитки стояли большим неправильной формы кругом; внутри этого круга находились некоторые загнанные на ночь животные; тут же, на очагах, готовилась пища. Повсюду теперь, с закрытыми лицами, сновали женщины; они готовили вечернюю трапезу, самую обильную за весь день.
Может быть, ей следует присоединиться к ним, принять участие в их хлопотах? Но у кого можно спросить об этом?
Эпона ждала, не зная, что делать; в конце концов она стала сомневаться, что ее вообще накормят. Она видела, как в большие шатры, занимаемые знатью племени, вносят блюда с едой, видела, как распределяют еду среди пастухов, сидящих небольшими кружками возле своих животных. Все, что оставалось, женщины уносили в кибитки, для себя и своих детей.
Желудок у Эпоны заурчал, повелительно требуя насыщения. Скоро он превратится в настоящего тирана. «Лучше позаботиться о себе прямо сейчас», – решила Эпона и уже хотела было покинуть шатер, но в этот миг увидела, что к ней приближается Кажак.
– Куда ты идешь? – спросил он.
– Я голодна.
– Голодна? – Он повторил это слово так, точно оно было лишено для него всякого значения. Он никогда не задумывался над тем, как будет питаться Эпона в скифском кочевье; никогда не задумывался над тем, как вообще питаются женщины. Это дело самих женщин, но, очевидно, никто не позаботился о кельтской женщине.
Это было рассчитанное оскорбление. Он сразу нахмурился, голос его стал походить на рык.
– Подожди здесь, – сказал он. – Сейчас тебе принесут еда.