Дочь Голубых гор
Шрифт:
– Не чините нам бед, камни. Лежите там, где вы есть, и не падайте на головы наши, не совершайте набегов на нас в ночи. Мы по своей воле отдаем вам жизнь, вам нет нужды забирать ее силой.
Закончив жертвоприношение, она стала ждать с опущенной головой и закрытыми глазами, но здесь, в этом месте, духи предков не ответили ей. Слишком далеко была она от дома. Если какой-нибудь дух и витал здесь в этот праздник, ему, видимо, нечего было сказать кельтской женщине, в безмолвной мольбе стоявшей на коленях.
Кажак
Наконец она глубоко вздохнула и открыла глаза, затем развела руки, готовая заключить его в объятия – это было бы неплохое завершение празднования Самхэна.
Они вместе вошли в шатер. Истощив свой любовный пыл, Кажак уснул глубоким сном рядом с ней и так и не вернулся в свой шатер. Новорожденный огонь весело потрескивал в сооруженном для него очаге. Он охранял спящих в шатре, новый огонь, который появился на свет в гармоничном единстве с окружающим миром, достаточно сильный, чтобы отвратить всякую порчу.
В своих шатрах и кибитках, завернутые в одеяла, спали почитающие лошадей кочевники. Но не так крепко, как Эпона и Кажак.
В самое темное время ночи кочевье погрузилось в какое-то странное затишье. Лошади и козы, подняв головы, беспокойно зашевелились, прислушиваясь. Беспокойно ворочались и люди, ибо в их сны вторглось что-то новое, непонятное.
Среди них бродили духи.
Утром многие скифы проснутся невыспавшиеся, с воспаленными глазами, все еще хранящими тень страха. Если они расскажут друг другу, что им снилось, то выяснится, что почти всем снился огромный серебристый волк, который, поблескивая желтыми глазами, тихо бродил по кочевью на мягких подушечках своих лап.
Волк и в самом деле, принюхиваясь, с высунутым языком, ходил между шатрами и кибитками. Он оглядывал закаленных мужчин, которые, закутавшись в одеяла, все еще спали под звездами. Но хотя они и видели его во сне, все же не могли пошевелиться. Не могли убежать. Только покрывались холодным потом, когда он обдавал их своим жарким, зловонным дыханием и шел дальше, как будто кого-то разыскивал.
Наконец – так им всем снилось – он подошел к шатру кельтской женщины, новой жены Кажака, и, поднявшись на задние лапы, стал царапать войлочную стену.
Небольшой костер у входа зашипел, предостерегая спящих в шатре.
Волк уселся в нескольких шагах от шатра и задрал морду. И запел свою долгую волчью песню, одинокий, душераздирающий, но по-своему прекрасный вой.
Спящие услышали этот вой. Превозмогая дрожь, они сжали кулаки.
Поднимающийся ночной ветер унес этот вой вдаль, а вместе с ним исчез и волк. Но до самого утра никто во всем кочевье, за исключением Кажака и Эпоны, не спал крепким сном.
ГЛАВА 23
Через несколько дней шаманы прислали за Эпоной. Они не спешили со своими расспросами, надеясь, что за это время кочевье убедится, что девушка беспомощна, что она обманщица. С этой целью они использовали соглядатаев, но никто из них не мог представить сколько-нибудь удовлетворительного донесения. То, что она делала, было совершенно непонятно для скифов. Соглядатаи видели, что она колдовала над огнем, тут не было никаких сомнений, видели, что каждый день – как мужчина – она выезжала на лошади и даже тренировалась в стрельбе из лука. Однако она оставалась для всех непостижимой загадкой.
Шаманы дышали конопляным дымком, раскидывали гадальные кости, советовались друг с другом; они чувствовали угрозу себе, своему положению, но не хотели, чтобы племя или Колексес видели, что они придают хоть какое-то значение кельтской женщине.
Пусть подождет, думали они, пусть пока попрохлаждается, как эти женщины в сапогах с расшитыми бисером подошвами, а когда они будут готовы и у них не будет никаких лучших дел, кроме как позабавиться с ней, – тогда они и возьмутся за нее.
Когда наконец в шатер к Эпоне пришел посланец шаманов и сообщил, что шаманы хотят встретиться с ней на следующее утро, молодая женщина вся встрепенулась, насторожилась, как воин, завидевший сигнальные огни и услыхавший звуки боевой трубы.
Ночью она сказала Кажаку:
– Завтра утром ваши жрецы хотят испытать меня. Что я должна сделать, по-твоему?
– Произвести на них сильное впечатление, – ответил Кажак.
– Каким образом я могу это сделать?
Кажак нетерпеливо передернул плечами. О магии он имел очень смутное представление.
– Ты целительница; вылечи Колексеса. Подорви влияние шаманов.
«Он как ребенок, – мелькнуло в голове у Эпоны. – Он думает, все это просто, потому что не понимает, какое запутанное это дело».
Уиска однажды сказала ей:
«Если смотреть сверху, озеро походит на плоский металлический лист. Надо заглянуть под поверхность, чтобы понять истинную природу озера».
– Я не училась врачеванию, – громко сказала Эпона, – и даже если бы я могла сделать что-нибудь для Колексеса, шаманы никогда не позволят мне осмотреть его и определить, что именно нарушает гармоническое состояние его тела.
– Тогда сделай что-нибудь другое, но покажи им, что ты обладаешь высшей силой, и напомни, что ты жена Кажака. Это важно, Эпона. Очень важно.
Его сильное беспокойство передалось и молодой женщине. Ведь она его жена, она обязана помогать ему в этой жизни, не должна допускать, чтобы за ней скапливались долги, которые предстоит уплатить в следующей жизни.
– Я постараюсь сделать все возможное, – заверила она с уверенностью, которой в глубине души не чувствовала.
Эпона проснулась еще до зари. Выйдя из шатра, она подошла к своему очагу и отыскала среди накопившейся накануне золы тлеющий уголь. Вновь разведя костер, она почувствовала себя спокойнее, согретая приветствием дружеского духа.