Дочь Голубых гор
Шрифт:
Она надела все лучшее, что у нее было, и направилась к шатру шаманов, но, пройдя всего несколько шагов, вдруг остановилась. На ее пути, вдоль тропы, лежала ветвь; можно было бы предположить, что ее забросил туда ветер, но от горизонта до горизонта не было видно ни одного дерева, откуда он мог бы ее принести.
Посредине ветвь была согнута, как сломанная рука, и один ее сучок, как предостерегающий палец, был направлен на Эпону.
Затаив дыхание, она искоса смотрела на этот сучок, явно дурной знак; она чувствовала, что вокруг нее витают незримые силы. Дело ли это рук шаманов, или тут действовали некие более
Этим утром, еще до начала назначенного ей испытания, она надеялась в последний раз поговорить с Кажаком, но она увидела его уже вдали: вместе с другими всадниками он отправлялся на охоту, всецело поглощенный своими делами.
То, что ей предстоит сделать, она должна сделать сама.
Но прежде всего она нуждалась в каком-нибудь друге, в его ободряющем слове, в том тепле, которое порождается общением с родственными духами. Она повернула к стреноженным лошадям, находившимся среди шатров и кибиток.
Среди них был и серый конь Кажака. В это утро скиф поехал на охолощенном гнедом коне, которого он как раз объезжал.
Подняв морду, серый радостно приветствовал приближающуюся Эпону.
Она обвила руками его шею и прижалась щекой к его отросшей перед зимой шерсти. От него исходит приятный запах. Чувствовалось, что он силен и уверен в себе. Эпона сделала глубокий вдох, пытаясь вобрать в свой смятенный дух хоть часть этой его уверенности.
Однако серый был явно чем-то обеспокоен и бил копытами. Подняв голову и внимательно присмотревшись, Эпона увидела знакомое напряжение во всем его теле. Его глаза поблескивали, уши нервно подрагивали; Эпоне уже приходилось видеть его в такой тревоге. Так обычно ведет себя чуткий конь в предчувствии сильной грозы или бури.
Небо было совершенно безоблачно; лишь рассеянный свет брезжил в этом унылом зимнем небе. Ничто не предвещало непогоды.
Но серый явно предчувствовал бурю или грозу.
Она теснее прижалась к коню, пытаясь впитать в себя его мудрость. Раздувая ноздри, она, как и он, усиленно принюхивалась, пытаясь уловить в ветре хоть какие-нибудь признаки грядущего дождя.
Наконец ей удалось расслышать дальние отголоски какого-то грохота; отголоски эти были слишком слабы, чтобы их мог почувствовать кто-нибудь другой. Во всем кочевье скифов только конь Кажака проявлял беспокойство. Только конь, а теперь и Эпона предвидели, что погода резко переменится.
Она ласково потрепала коня по холке и шепотом поблагодарила его.
Шаманы ждали ее в своем шатре, наряженные в свои церемониальные одеяния и с раскрашенными лицами. Эти двое упитанных, с суровыми взглядами мужчин даже не пригласили ее сесть; стоя между ними, она вынуждена была поворачиваться то к одному из них, то к другому, чтобы отвечать на попеременно задаваемые ими вопросы.
При этом она старалась все время поворачиваться направо.
Задав несколько общих вопросов о племени, они ограничили затем свое любопытство жрецами, требуя, чтобы она рассказала им все, что знает, о ритуальных обычаях и магии кельтов. Они хвастливо заявляли о себе, что они искусные целители, описывали различные недуги, которые они могут излечивать, и интересовались, какие средства применили бы кельтские целители для лечения той или иной болезни или раны. Они хотели знать точные подробности, но, когда она рассказывала им то, что знает, они только презрительно фыркали.
Цайгас, бо-князь, или главный шаман, сказал:
– Эта женщина невежественна, она ничего не знает, кельты ничего не знают. Болезни причиняются демоном, который внедряется в человеческое тело, которым и питается, он также поглощает предназначающийся для этого тела вдыхаемый воздух. Только шаманы могут бороться с этой злой силой. Только шаманы знают песни, знают танцы, только они обладают могущественным тальтосом; только белые шаманы обладают белым тальтосом, только они умеют петь и танцевать…
С этими словами он закружился в стремительном танце, ударяя по жреческому барабану, подвешенному на ремешках к шее, а вокруг его тела развевались хвосты белых лошадей. Присоединившись к нему, другой шаман стал отбивать монотонный, неприятный и даже болезненный для слуха ритм.
В них не было никакой гармонии. Никакой симметрии, никакого согласия с общим узором.
Эпона стояла неподвижно, пока танец как бы сам собой не прекратился, после чего двое шаманов вновь принялись осаждать ее вопросами, стараясь разоблачить ее невежество. Было совершенно ясно, что они не допустят открытой дискуссии, с тем чтобы впоследствии вынести хорошо обоснованное решение, как это сделал бы совет племени кельтов. Но чего можно ожидать от этих кочевников, которые оставляют бразды правления в руках немощного старика, вместо того чтобы выбрать вместо него сильного молодого человека. Не приходится удивляться, что шаманы забрали в свои руки всю власть над племенем.
Удивительно только, что Кажак считает, что она, Эпона, может в какой-то мере изменить сложившееся соотношение сил. И все ж благодаря серому коню это и в самом деле стало возможным.
Цайгас протянул руку, указывая на большой, гладко отполированный камень. Затем он возложил на него свои пальцы и начал читать заклинание. Сквозь его сомкнутые пальцы протиснулись несколько камушков; затем камушки полетели градом, образовав небольшую кучку у его ног. Но, когда он поднял руку, полированный камень оказался на месте, целый и невредимый.
Глаза шамана зажглись ликующим блеском.
– Таково волшебство шаманов, таков их тальтос, их волшебство, – запел он, ритмично кивая головой и растягивая в усмешке губы между намалеванными клыками.
«Простой фокус, – подумала Эпона. – В действительности Мать-Земля не допустила бы ничего подобного, ибо это лишено всякого смысла. Он хочет одурачить меня своими фокусами».
Друиды пренебрежительно отнеслись бы к таким трюкам, то же чувство испытывала и Эпона. Нет, она не прибегнет к столь очевидному обману; серый подсказал ей гораздо лучший путь.
Вновь посыпались вопросы, разя ее точно кинжалы, и она уже даже не пыталась отвечать на них серьезно. Она использовала обычные в таких случаях кельтские уловки, избегая прямых ответов, блуждая по заманчиво красивым дорогам и окольным тропам. Когда Цайгас спросил, как она исцелила умирающую лошадь, какие заклинания для этого употребляла, какие знаки чертила на земле, чтобы оградить животное от вторжения в него демонов, она совершенно невпопад ответила рассказом о тягловом кельтском пони, который заблудился в Голубых горах.