Дочь Императора. Том 2
Шрифт:
За столом уже сидели Саша, Марго и Анж. Мы не часто разговаривали за едой. Мне казалось, что дед и бабка, коей мне все же приходилась Марго, чувствуют себя виноватыми. Встречаясь со мной взглядом, они отводили глаза. Даже редкие вечера, когда мы болтали с Сашей в библиотеке, отличались от тех, что были при маме. Все изменилось. И я с благодарностью отмечала, что они оба делят мою потерю. Сочувствие ясно и искренне читалось в светлых грустных глазах деда и густом, засасывающем взгляде Марго. Я была благодарна за это. Их безмолвное сопереживание было для меня самым важным, что я смела ожидать.
— У вас нет еще одного кристалла в поместье? — Спросила я в пустоту, нарушая молчание.
—
— Не знаю. На всякий случай…
Кивнув, Марго продолжила есть. Какая же она была… твердая. Жесткая, плотная, цепляющая, словно рыболовный крючок. От нее сложно было отвести взгляд, хоть и была она уже не молода и не прекрасна, как Целесс. Марго притягивала, выкручивала, засасывала само мое существо, пугая и заставляя преклоняться. Она не была ни легкой, ни простой. Наоборот, Марго была цельной, сильной, непробиваемой. Казалось, ей никто не нужен. Но когда она смотрела на мужа или сына, взгляд становился как мягкая трава, притягивающая путника прилечь с дороги. Даже я, случайно вошедший в их семью человек, чувствовала, как уже притянулась к ней и закрепилась в ее пространстве. И это притом, что мы практически не разговаривали.
Я была уверена, что бабка умела быть жестокой и ироничной. Иногда в ней проскальзывало что-то такое взрывное, что заставляло вздрагивать: интонация, взгляд, слово… Что угодно. Но в это мгновение я ловила себя на мысли, как хорошо, что она — родная мне. Я не думала о ней, как о бабке. Скорее она являлась для меня женщиной, которую любил мой дед и отец. Женщиной, вокруг которой крутился их мир. Женщиной, для которой создавались условия, строились дома, завоевывались страны. Женщиной, из-за любви к которой моя тетя была одинока. Марго могла вместить, поглотить, переварить, решить, простить и вынести что угодно, оставаясь сама собой. Она восхищала, но быть такой же я ни в коем случае не хотела бы.
После ужина, как и обещала, Марго дала мне кристалл в поместье. Поднявшись к себе, я смотрела в окно. Уже стемнело. Было тоскливо и пусто. Мы могли бы сыграть пару партий за доской с мамой и тетей в такой тихий теплый вечер. Тетя рассказывала бы новости со всего света, мама бы смеялась. Я бы наблюдала, думая о чем-то своем: учебе, работе, Петире. Но теперь все это было невозможно. Не было ни мамы, ни тети, ни Петира в моей жизни. И так пусто было… Так дико, болезненно пусто и холодно, что снова и снова хотелось плакать, беспомощно царапая подушку…
Нащупав в кармане безымянный кристалл, я вытащила его на свет. Куда он мог бы вести? Усмехнувшись, я вытянула руку и запустила программку. Кристаллами мог пользоваться любой человек, способный просто подумать о том, что он хочет: открыть портал туда, куда был прописан данный конкретный кристалл. Единственное, чему стоило уделить внимание — это осознание своей целостности и неделимости. То есть почувствовать себя, пока красная креациновая тень окутывает тело, запоминая.
Я осмотрелась, усмехаясь. Высоченная башня за ажурной решеткой, крутой обрыв в нескольких метрах от тропы — я попала к Немому замку. Все же, это был мой кристалл. Спрятав его в карман, я подошла к решетке. Было темно и прохладно. В общем-то, я совершенно не собиралась к Ройсу. Не собираясь забывать о нем, я все же не решилась бы придти сюда еще долго. Слишком сильные эмоции он поднимал во мне. Но в душе было так одиноко и глухо, что, казалось, даже полукровка не был способен всколыхнуть меня.
Решетка поддалась, заставляя еще раз усмехнуться. Отец так и не передал запрет на мои посещения. Я обернулась, с удивлением понимая, что забыла позвать Нис к себе на плечо. Оставлять за оградой тюрьмы было некого.
Поднявшись наверх, я пошла знакомым коридором к камере. Ничего не менялось. Да, и что могло измениться в тюрьме, стоящей на земле не первое тысячелетие? Тусклого света кристалла, прикрепленного к стене, продолжающей коридор, не хватало на освещение камеры. Но Ройс был на месте, это разглядеть было не сложно. Взяв кристалл в руку, я подошла к решетке и оставила его у стены. Полукровка проснулся, тут же поднимаясь.
— Дайан?
Я отрицательно покачала головой. Я не хотела сказать: «нет, это не я». Просто увидев его, я нахмурилась и покачала головой. Вцепившись мне в плечо, полукровка не сводил глаз. Очень странный это был взгляд, неописуемый. Я знала, что выгляжу, мягко говоря, болезненно и непривлекательно. Но в глазах полукровки читалась такая буря эмоций, что я отшатнулась в испуге. Но Ройс молчал, держа все в себе. Молчал и осматривал, пробегая взглядом по всей мне, заглядывая в душу, в мысли, внутрь. Казалось, он даже заживающую дыру в животе осмотрел изнутри. Лишь понимание, что он при всех своих способностях не может этого сделать из-за тюремной защиты, позволила вздохнуть более или менее спокойно.
— Я не думал, что придешь… Еще когда-нибудь. Спасибо. — Проговорил незнакомым гудящим голосом. — Спасибо…
Я тоже не думала. И не собиралась. Просто, дом мой сгорел, и в его пепле соседская девочка нашла кристалл сюда. И… Только тебе я могу рассказать о своей ненависти и злости. Только ты сможешь понять, как тяжело мне сейчас. Ты тоже потерял одного из самых родных людей на земле и переживаешь это до сих пор.
Но я молчала. А полукровка смотрел, сжимая пальцы на моем плече так, будто я вырывалась.
— Тебе будет плохо. Отойди. Сядь вон там, где табуретка… — Проговорил быстро. Лицо замерло за прутьями. Я кивнула, понимая его правоту. Слишком сильной волной шло от него все, что он чувствовал, в том числе боль и желание. Обернувшись к табурету, я перевела взгляд на плечо. Пальцы разжались. В тишине камеры послышался тяжелый глоток. Внутри все загудело, в голове поплыло. Облокотившись о стену, я присела у противоположной стены и замерла на минутку, приходя в себя.
Вот почему я решила сюда больше не приходить и не должна была. Зацепившись за полукровку, я принимала все его эмоции, делила чувства и желания, находясь лишь в шаге. Тогда, в Перелесье, он лишь открыл этот канал. И речь шла не только о физическом влечении, как мог думать он сам. Речь шла обо всем, что человек на воле расплескивает вокруг себя направо и налево. А тут, за решеткой, все эмоции копятся в нем, не находя выхода. Нахлынувшая волна буквально валила с ног, заводила, воспламеняла каждую клеточку существа. Хотелось ломать все вокруг и реветь, убивать и любить. Его… его любить.
— Не надо было… не надо. — Проговорил он через пару минут, наблюдая за мной.
Вздрогнув, я открыла глаза. В смятении поняла, что сидела с закрытыми глазами. Возможно, даже, потеряла сознание на мгновение, но стена удержала. Дыхание было сбито, в животе кружило волнение, камень холодил спину, на лбу чувствовалась влага. Опустив взгляд, я отвернула лицо. Твой рисунок сгорел. Ройси… она сгорела вместе со всеми и всем, что я любила. Я снова думала о маме и тете. О том, что их нет больше. И не будет, не появится. Никогда. Не знаю, как скоро я подняла взгляд, ежась от холода. Опомнилась, понимая, где сижу. Ройс продолжал стоять у решетки. Пальцы белели на черном пруте. Тусклый свет отсвечивал во влажных глазах. Он просто молчал и просто смотрел. Я поняла, что не произнесла еще ни слова. Вздохнула, смаргивая слезы и облизывая губы. Снова отвернулась. Знал ли он? Сказали ли ему?