Дочь императора
Шрифт:
– Письмо от Флориана?
– Лучше, чем письмо, – ответила Маргарита.
– Он едет сюда! – вскричала бедная вдова. – Благодарю тебя, Боже! Я не умру, не обняв сына!.. Но как же он попадет сюда?.. Маргарита, что ты улыбаешься сквозь слезы?.. Флориан здесь! Флориан, сын мой!
Маргарита старалась успокоить ее, но госпожа Гейерсберг едва слушала ее.
– Флориан! – кричала она. – Приди сюда! Боже мой, да что же он не идет!
Рыцарь не мог долее устоять против этого раздиравшего его душу зова. Он бросился в комнату и упал к ногам матери.
– Дитя мое! Милое дитя! Сюда, ко мне на грудь, – говорила бедная женщина и, взяв дрожащими руками голову сына, покрывала ее слезами и поцелуями.
– Простите меня, матушка! Простите! – прошептал Флориан прерывающимся голосом.
Госпожа Гейерсберг первая овладела собой.
– Твоя кольчуга в крови! Ты ранен! – вскричала она, осматривая сына.
Флориан действительно был ранен, но чтобы успокоить мать, сказал, что это кровь врагов.
– Ты силой ворвался в замок? – сказала вдова, гордая храбростью сына, но в то же время дрожа от беспокойства при мысли об опасности, которой он подвергался.
Флориан рассказал ей, как ему удалось проникнуть в замок вместе с гарнизоном.
– Бедное дитя мое, ты добровольно бросился для меня в это безвыходное положение! Эта мысль отравляет мне счастье видеть тебя, – сказала она.
– Не бойтесь, матушка. Бог поможет мне защитить замок от тех, кто имел низость напасть на такую женщину, как вы, из мести за свое поражение.
– Я не сомневаюсь, друг мой, в верности и храбрости защитников замка; но мы не ожидали нападения и не запаслись ни провизией, ни военными снарядами. Это моя вина… Я должна была предвидеть… Меня будет жестоко мучить совесть, если по моей беспечности твой родовой замок будет взят и сожжен. Мне кажется, что я умерла бы теперь счастливой, если бы знала, что оставляю тебя свободным и избавленным от врагов.
В уме Флориана промелькнула мысль.
– Ваше желание, кажется, исполнится, – сказал он матери.
– Каким образом?
– Неприятель упал духом и собирается снять осаду.
– Дай Бог, – тихо проговорила госпожа Гейерсберг. Маргарита с удивлением взглянула на Флориана.
В ту же минуту, как будто в опровержение его слов, прогремело несколько пушечных выстрелов. Это возобновлялся приступ.
– Ты ошибся, – грустно сказала вдова, болезненно вздрагивая при каждом выстреле.
– Не думаю, – живо отвечал Флориан, – осаждающие, вероятно, стреляют, чтобы скрыть свое отступление и хотят успеть сняться с лагеря без помех с нашей стороны.
– О! Если бы так! – прошептала его мать, набожно сложив руки.
– Я пойду, узнаю.
Флориан поспешно вышел и отправился в свою комнату. Там он взял бумагу и торопливо написал начальнику осаждавших, фохту Вайблингену письмо, следующего содержания:
«Моей матери осталось жить только несколько часов. Не желая, чтобы последние минуты ее были тревожимы ужасами приступа, прошу вас прекратить немедленно враждебные действия. За это я обязываюсь сдаться вам с замком, как только смертные останки моей матери будут засыпаны землей».
Он отправил письмо с парламентером в неприятельский лагерь, а сам вернулся к матери.
– Ну что же? – спросила она.
– Я не ошибся, – сказал Флориан снова встав на колени подле больной, – неприятель отступает. Он стреляет для того только, чтобы скрыть от нас свое намерение.
Госпожа Гейерсберг подняла сложенные руки к небу с невыразимой улыбкой счастья и благодарности.
– Возвращаясь в гнездо, птица приносит в него радость и счастье, – сказала она. – Теперь я умру спокойно, держа твою руку; я не увижу чужого знамени на стенах нашего замка.
Через несколько минут Флориана позвал дворецкий. Парламентер возвратился с ответом союзников. Опасаясь военной хитрости или перемены обстоятельств, весьма возможной, когда в окрестностях бродило столько крестьянских шаек, союзники соглашались на предложение Флориана только с тем, чтобы он прибавил в условиях слово: обещаю сдаться во всяком случае, получу ли или не получу помощь.
Флориан не колеблясь взял перо и торопливо приписал эти слова в конце письма, присланного обратно.
Затем он поспешно вернулся к матери.
– Что-то случилось? – с беспокойством спросила госпожа Гейерсберг.
– Ничего нового; меня уведомили, что неприятель уже отправляет часть своего обоза.
Спустя несколько минут грохот артиллерии замолк.
– Верите ли вы мне? – спросил Флориан свою мать, в глазах которой мелькнуло сомнение, хотя она и не решалась высказать его.
– Да, – ответила она, стараясь улыбнуться.
Между тем, смерть быстро приближалась; Флориан и Маргарита, стоявшие на коленях подле больной, читали это в печальном взоре доктора.
Госпожа Гейерсберг тихо отвела руки сына, которыми он закрывал лицо, чтобы скрыть слезы.
– Ты плачешь, Флориан? – сказала она.
– Плачу, матушка, – отвечал он, не сдерживая более своего отчаяния, – плачу о моем безумии, о моей неблагодарности к вам. Я виноват, что вы в таком положении.
– Не вини себя, – прервала его госпожа Гейерсберг, – ты всегда был нежным, почтительным сыном; я знаю, что ты любил меня столько же, сколько и я тебя. Прав ты или нет в глазах людей, но Бог наградил тебя за твою любовь ко мне. Я умираю с убеждением, что мы встретимся с тобой в лучшем мире, милое дитя мое. И с тобой, Маргарита, – прибавила умирающая, прижимая к груди рыдающую девушку. – Ты тоже дочь моя. Не плачьте, дети. Я не думала, что умирать так легко… Но силы мои угасают… Благословляю вас обоих…
Голова ее упала на подушки. Но через минуту она вновь с усилием поднялась и указав рукой вверх, сказала звучным голосом.
– Флориан, дитя мое, до скорого свидания!
Это были ее последние слова.
– Надеюсь, более скорого, чем вы думаете, – тихо сказала Флориан, закрывая глаза умершей.
Госпожу Гейерсберг похоронили в церкви замка.
Когда гроб опускали в могилу, Маргарита, пожелавшая проводить свою воспитательницу до ее последнего жилища, лишилась чувств. Ее поспешно отнесли в ее покои.