Дочь императора
Шрифт:
– Эти сладкие речи ни к чему не ведут, – вскричал Франц Ибель, слуга Иеклейна, вбежавший впопыхах. – Известно, что Иеклейн сам изрубил бы в куски того, кто осмелился бы его ослушаться! Друзья, Иеклейн на мельнице, – продолжал он, обращаясь к крестьянам, – ведите к нему пленников… Я побегу предупредить его… Видишь, граф, видишь, – прибавил негодяй, толкнув раза три ногой графа, которому связывали руки, – ты теперь видишь, что башмаки умеют также бить, как и сапоги.
Этот намек на преимущество дворян носить сапоги и ботинки возбудили смех крестьян.
Довольный своей остротой, Франц ушел, наказав одному из товарищей смотреть за пленниками.
Графа и графиню повели из замка пешком до самой мельницы, где находился Иеклейн с некоторыми приятелями.
– Что-то Флориан? – спрашивали друг друга граф и графиня. – Ранен он или убит?
С рыцарем исчезала их последняя надежда.
Подойдя к лугу, окружавшему мельницу, она увидела страшное зрелище: человек двести или триста из шайки Иеклейна составляли живую ограду вокруг луга. Все они были вооружены копьями и пиками и держали их так, что всякий, кто вздумал бы пройти, был атакован со всех сторон.
Несколько далее сотня дворян и солдат из гарнизона Вейнсберга, связанные и окруженные крестьянами, ожидали казни.
По знаку Иеклейна, председательствовавшего на этом празднике, пленников стали брать и толкать в ряды солдат.
Поражаемые с обоих сторон пиками и копьями врагов, несчастные пленники падали на землю, орошая ее своей кровью. Счастливы были те, которым позволяли спокойно умирать; других поднимали на пиках, бросали в воздух и снова принимали на копья.
Увидав графа и Маргариту, Иеклейн радостно закричал.
– Наконец-то, – сказал он, – наконец-то! Ведь вы пожаловали как раз к самому балу. Говорят, графиня, ваш благородный супруг, был один из лучших танцоров при дворе. Ну мы ему доставим случай блеснуть своими талантами. Как жаль, что у нас нет музыки, чтобы открыть бал…
– Право, Иеклейн, – сказал один крестьянин, выходя из рядов, – я готов сыграть на моей скрипке что-нибудь приличное случаю, если только ты дашь мне, чем хорошенько промочить горло.
– На! – вскричал Иеклейн, бросил ему несколько флоринов. – Теперь потанцуйте, благородный граф Гельфенштейн!
Видя погибель и зная, что напрасно было бы ожидать от Иеклейна пощады, граф и графиня молчали.
Только Маргарита, державшая Людвига за руку, крепко обняла его.
– Разлучите их! – вскричал Иеклейн. – Казнь графини еще не наступила… Я постараюсь утешить ее во вдовстве… и сегодня же вечером… Смотрите, граф, это ведь свадебный бал; хорошенько поскачите в честь новобрачных.
– Негодяй! – вскричал Гельфенштейн. – Ты будешь жестоко наказан!
Иеклейн отвечал проклятиями.
– Ну, ступай, танцуй, – кричал он, – танцуй! А вы, благородная графиня, пожалуйте ко мне, отсюда лучше виден бал!
Музыкант по имени Мельхиор Нонненмахер настроил свою скрипку и заиграл какой-то танец. Крестьяне расступились и впустили его в середину и тотчас сомкнулись, чтобы принять графа, который в нескольких шагах следовал за ними.
Гельфенштейн, простившись с женой, которую уводили, направлялся к страшному ряду копий, как вдруг несколько человек, едва переводя дух, подоспели к нему и окружили его.
– Это мои пленники, – закричал Иеклейн, бросаясь к пришедшим и узнав в них ландскнехтов Флориана и воинов Георга Мецлера.
– Они наши общие, – отвечал Мецлер, подбегая. – К чему эти бесполезные убийства? Ты позоришь наше дело и топишь его в крови.
– Я делаю, что хочу, – ответил разъяренный Иеклейн. – По какому праву ты командуешь мной? – Ты имеешь такую же власть здесь, как и я… Командуй своими людьми, а меня оставь. Не тронь моих пленников, иначе, ей Богу…
– Опусти оружие, Иеклейн! – раздался громкий голос, заставивший бекингенского трактирщика вздрогнуть. – Если ты с Мецлером равен, то я, по крайней мере, имею право командовать… Опусти оружие, говорю тебе.
Видя, что возможность мщения ускользает, Иеклейн, как дикий зверь бросился на солдат, окружавших Гельфенштейна, и благодаря своей силе очутился подле графа. Но прежде, чем он успел нанести ему удар, Флориан Гейер схватил его за руку.
Однако все до того боялись баснословной силы и жестокости Иеклейна, что большая часть крестьян отступили от противников. Один Мецлер подошел помочь Флориану, но последний просил его присмотреть за пленниками.
Иеклейн в бешенстве обнажил свой длинный меч и приказал своим людям окружить себя.
Некоторые из них прибежали: во главе их был Франц Ибель и Массенбах, фанатичный проповедник, всюду сопровождавший шайку Иеклейна.
Ландскнехты Флориана и большая часть солдат Мецлера окружили Флориана.
Последний всеми силами старался отклонить кровопролитие, но Иеклейн не хотел ничего слушать. Массенбах с обнаженной головой стоял посреди крестьян и возбуждал их сильными метафорами и библейскими текстами: бить сынов Ваала и изменников, которые их защищают.
Видя, что граф и графиня уходят с Георгом Мецлером, Иеклейн вне себя от ярости нанес такой удар Флориану в голову, что неминуемо рассек бы ее пополам, если бы не крепость шлема. Однако удар был так силен, что Флориан покачнулся. Иеклейн хотел повторить удар, но Кернер бросился между ними, а Зарнен остановил Франца, который с ножом в руке изменнически подкрадывался к Флориану.
– Стойте, – громовым голосом закричал Флориан… – Ни за что, хотя бы мне погибнуть, я не допущу, чтобы братья убивали друг друга… Это моя частная ссора с Иеклейном, и другим нечего мешаться в нее!
– Он прав! – сказал Иеклейн. – Все назад!
Друзья Флориана отступили, крестьяне Иеклейна последовали их примеру.
Зарнен был едва по плечо Францу Ибелю, но вдвое сильнее его, и не допускал его помогать Иеклейну. Хладнокровие рыцаря, его умение владеть оружие, давало ему перевес над силой Иеклейна. Оружие последнего было слишком длинно и тяжело, и им было труднее владеть, чем мечом рыцаря; тем не менее удары градом сыпались на Флориана, но тот ловко отражал или избегал их, тогда как его удары все попадали в трактирщика, который ничего не видел от ярости и только рубил с плеча. Шлем Рорбаха был скоро разбит. Последний удар обнажил голову Иеклейна, который повалился, как бык под дубиной мясника.