Дочь капитана Летфорда, или Приключения Джейн в стране Россия
Шрифт:
В эту минуту произошли два разных события. Половой подал макароны, а в двери трактира вошёл не кто иной, как ротмистр Сабуров.
Открыв глаза, Джейн сразу поняла, что давно не просыпалась столь бессовестно поздно. Секунду она тёрла руками лицо, потом сразу все вспомнила. Она вскочила, мгновенно нашла Крима, пёс приветствовал её радостным визгом.
Приказав ему лежать на парусине, не тревожить повязку, Джейн добралась до мистера Сазерленда. Он тоже заночевал в госпитале, но уже был на ногах и сделал за утро две операции.
– Здравствуй. Я столько раз дарил людям пули, которые из них вынул, но эту впервые дарю стрелку. Держи. – И протянул Джейн смятый свинцовый цилиндрик, вынув его из кармана грязного фартука.
Джейн хотела было отказаться, но потом решила, что, раз эта пуля спасла папе жизнь, её нужно сохранить – может быть, положить в ту самую шкатулку в кабинете рядом с наваринским осколком. Поблагодарила врача, взяла пулю.
– Выпей кофе, съешь чего-нибудь. Сейчас вернётся отец, вы сходите дадите полицейские показания. Потом возвращайся. Поработаешь днём, вечером отдохнёшь и снова выйдешь на рассвете. Я понимаю, от такого ритма сломается любая машина, но хочется верить – сегодня ночью все закончится.
Подошёл папа, и они отправились к следователю дать показания о вчерашнем инциденте. Кроме того, папа предложил Джейн рассказать о разговоре, услышанном в Освалдби-Холле. Уже полученные признания мистера Счастливчика дали определённый вес этим показаниям.
– Мерзавец понял: молчание не даст ему никаких выгод, а желание выложить все, что знает, – хоть какой-то, да шанс. Он подробно рассказал о том, как мистер Стромли снарядил его в дорогу. Честно говоря, не будь завтрашнего штурма, мы должны были бы уже быть в Балаклаве, а может, и на борту парохода, идущего в Стамбул. Командующий отпустил бы меня, узнав, что мой сын во власти негодяя, подославшего убийцу. Но мы сделаем это завтра, когда Севастополь падёт.
«И, может быть, я смогу улизнуть, так и не объяснив Мэрдо, что с его мундиром», – обрадовалась Джейн. И тут же устыдилась, вообразив реакцию бедняги Мэрдо, и огорчилась, представив, как будет волноваться за судьбу Катерины Михайловны, Данилыча, а главное – Саши, если город будет взят.
– Кстати, – улыбнулся отец, причём без малейшего намёка, – кажется, я забыл поделиться с тобой ещё одной радостной новостью. Меня немного удивило, что суд над негодяем состоится уже сегодня, но я понял причину. Суд назначен, только вот подсудимый – другой подсудимый – сбежал.
– Неужели? – с искренним удивлением спросила Джейн.
– Да-да, – улыбнулся папа. – Утром в тюрьме не досчитались одного пленного – твоего спутника в российском путешествии. Как он сбежал – непонятно: часовые помнят, как вечером пленных посещали офицеры, да, кстати, ты тоже, но никто не утверждает, что он смог бы поместиться в твоей корзине, даже разрезанным на куски.
«Неужели я такая умелая врунья?» – думала Джейн, потому что на каждую папину фразу она отвечала радостным воплем и подпрыгивала на тропинке, да так, что оборачивались солдаты, за сто шагов.
– Так что твой визит нечаянно оказался прощальным. Не ты его выпустила? – Короткое «нет» потонуло в очередном радостном прыжке и вопле Джейн. – Вообще-то, парень, сбежав, сделал доброе дело: судить мальчишку никому не в радость. Рвёт и мечет только инспектор по шпионам, но это его дело. Джентльмены уже советовали ему примкнуть к одной из штурмовых колонн, первым ворваться в Севастополь и разыскать мистера Белетски там. А так как суд запланирован и следствие закончено, пусть уж военно-полевой локомотив прокатится по мистеру Счастливчику.
Им пришлось остановиться. К позициям маршировала бесконечная колонна солдат в красных кепи и синих мундирах. Форма была свежей, почти не запылённой – подразделение прибыло недавно.
Колонна проходила через английское расположение, поэтому оркестр играл «Мальбрук в поход собрался». Пусть у французов в строю петь не принято – они любят петь на привале, – но из желания слегка подшутить над нелюбимыми союзниками солдаты то и дело подтягивали отдельные куплеты длинной истории, как умер английский маршал и как траурный паж рассказывает его вдове подробности похорон.
Глядя на бесконечные шеренги, слыша топот, от которого дрожала земля, Джейн лишний раз вспомнила, что французов под Севастополем вдвое больше, чем англичан. Желая отделаться от темы про Сашин побег, она спросила папу:
– Почему я постоянно слышу, что мы хотим продолжать осаду и стрельбу, пока русские не сдадутся, а французы хотят непременно взять город штурмом?
Сэр Фрэнсис внимательно разглядывал проходящих французов.
– Потому что, Джейн, всем французским генералам, а очень возможно, и офицерам, которые маршируют перед нами, приходилось брать штурмом баррикады в Париже в 1848 году. Или в 1851 году, когда президент Бонапарт стал императором Наполеоном III, приходилось расстреливать демонстрации на бульварах. Офицеры не хотят, чтобы взятые штурмом баррикады стали их единственной военной победой в жизни. Им нужно взять ещё и Севастополь.
Земля перестала дрожать – колонна прошла. Джейн двинулась дальше, вспоминая, что же дословно говорил мистер Стромли Счастливчику в тот памятный день.
Ещё она не могла отогнать от себя дурацкую панику: вдруг у следователя сидит портной и ей зададут вопрос, почему она до сих пор не отнесла мундир лейтенанта Кэмпбелла, хотя получила его вчера утром. Как бы ей ни было радостно за папу и тревожно за Сашу, мундир продолжал покусывать её ноющей тоской.
С ротмистром Сабуровым вышло так.
Поначалу, когда заговорщики скрылись в ночи на своей повозке, он был охвачен жаждой немедленной мести. Сабуров хотел как можно быстрее прибыть в жандармское управление и выпросить у местного коллеги новую, более многочисленную, команду, с которой и довершить преследование ускользнувших заговорщиков.
Однако он встретил неодолимое препятствие, в первую очередь в лице местных рядовых сотрудников, решительно принявших версию Данилыча, что их побила некая неизвестная шайка. Они так честно и сказали ротмистру: вы уж извините нас, Дмитрий Борисович, но если начальство узнает, что нас кучер и мальчишка побили, то так взгреет, что рук не хватит почесаться. А если мы соврём, то у вас взгреть нас за враньё власти нет.