Дочь капитана Летфорда, или Приключения Джейн в стране Россия
Шрифт:
– И вы, воспользовавшись этим, удачно расправились с одним из эскулапов, имевшим неосторожность остаться с вами наедине в своём кабинете или квартире, – с усмешкой предположил дядя Генри.
– Так и было, – согласно кивнул Счастливчик Джон, – десять дней назад. К сожалению, добытых денег мне хватило лишь для того, чтобы покинуть Данию и добраться до Антверпена. Несколько голодных дней в порту – я уже не хотел рисковать и совершить даже мелкую кражу, – работа на судне, идущем в Лондон, и наконец, самый опасный этап путешествия – в Йоркшир.
– Да, – заметил мистер Стромли, – в Англии вам вменили бы не только бродяжничество.
– Но и проблемы были бы не только у меня, – ответил Счастливчик Джон, запивая пивом свой неурочный обед.
– Спасибо за новости, – сказал после некоторого молчания мистер Стромли. – Что вы теперь предлагаете делать?
– Считать меня не просто вашим наёмным работником, но компаньоном по предприятию. Отныне мы оба заинтересованы в том, чтобы капитан Летфорд и, кстати, его излишне резвая дочка не вернулись в Англию. Насчёт меня все понятно. Но вот вы, если прежде могли лишь упустить выгоду, то теперь можете и потерять – и немало.
– Обговорим условия, – ответил дядя Генри после долгого молчания. – Обсуждению не подлежит лишь один пункт: вы отправитесь в путь уже завтрашним утром. Вы правы, теперь мы заинтересованы оба в том, чтобы никто из странствующих Летфордов не вернулся в Освалдби-Холл. Но… девочка – племянница моей жены… и к тому же совсем девчонка…
– На моем месте вы бы разговаривали иначе.
– Послушайте… – в голосе дяди Генри впервые появилось подобие просительной интонации, – нельзя ли избавиться от неё… не самым решительным способом?
– Как вы это себе представляете? – осклабился Счастливчик.
– Никак, – честно ответил дядя Генри. – Ну, пусть окажется в каком-нибудь турецком гареме.
– Что ж, – рубанул Счастливчик, – договоримся так: я сделаю, что могу, а уж если все же придётся… то ваша совесть (при этих словах в его голосе мелькнул оттенок откровенной издёвки) спокойна – вы за неё попросили.
– Извольте, – дядя Генри вернулся к своей обычной манере, – но имейте в виду: если и это поручение окажется проваленным, вы пожалеете, что не остались индийским факиром в датской тюрьме.
Джейн слегка дрожала, хотя и поругивала себя за это. Пока шла короткая, невнятная битва – взмахи кнутов, мелькавшие клинки, да ещё азартный рёв, отлично слышный в церкви, – она не успела испугаться. Зато испугалась потом, хотя и поняла: единственное лежащее в снегу тело – это и не Саша, и не Данилыч.
«Мне же ещё и холодно», – подумала она, но, взглянув на Алексея и Лизу, устыдилась этой мысли.
Кондитер Алексей, как и она, наблюдал в окно за сражением. Лиза последовала примеру Катерины Михайловны: стояла на коленях и молилась.
Услышав, что все окончено, она ещё раз перекрестилась, поднялась, улыбнулась Джейн и вышла на крыльцо.
Данилыч уже привёл в чувство псаря, пришибленного рукоятью тесака. Тот сел в снегу, оглядел окрестности и первым делом попросил не губить его душу.
– Ты же сам её и губишь, мил человек, – порезонерствовал Данилыч, – с арапником в церковь полез.
Псарь не собирался спорить, а только попросил отпустить его к барину – «и так душу вышибет, так, может, не до конца». Данилыч согласился выполнить просьбу, а псарь – ответить на некоторые вопросы. После чего Данилыч опять растёр ему лицо снегом, натянул сбитую шапку, подвёл коня и помог влезть в седло. Псарь шатался, но пришпорил сразу, стремясь вернуться к господину как только можно скорее.
– Данилыч, что делаем? – спросила Катерина Михайловна.
– Как скажете, Катерина Михайловна. Можем и молодых с собой взять, а можем с ними расстаться. Я псаря расспросил о дороге на Ефремов, нам туда и надо, молодые пусть к Туле едут. Дорожка дурная, да дровни пройдут, а им главное сейчас в сторону от большака податься. Время ещё есть – холопам до графа скакать больше часа, да он и после не сразу сюда явится, а сперва всю свою дворню соберёт и вооружит.
– Пожалуй, лучше разделиться, – ответила Катерина Михайловна. – Остаётся найти для них экипаж и одежду, более или менее подходящую к погоде.
Саша слышал этот разговор в некотором оцепенении, вполне естественном после пережитого боя. Из оцепенения его вывела Джейн. Она подошла к нему и положила руку на подбородок, как нередко делала с Лайонелом, если тот дрался.
– Разреши осмотреть твою рану.
– Что? А… Так, пустяк, – ответил Саша, сначала дёрнувшийся от неожиданности.
– Ты прав, пустяк, – улыбнулась Джейн, – чуть содрана кожа на скуле. Я не буду мочить рукав, как жена князя Igora, а вот это кровь остановит.
Собрала снег в ладонь, приложила снежную лепёшку к его щеке, незаметно коснулась пальцами его горячей кожи.
– О чем они говорят? – торопливо спросила Джейн, желая избавиться от смущения.
– Хотят найти сани для беглецов и одежду.
Катерина Михайловна говорила со священником, тот показывал ей на избы. Барыня кивнула, вынула две бумажки, протянула Данилычу. Увидев это, Саша подошёл к ним, раскрыл кошелёк.
– Если это благотворительный сбор, то я обязан в нем участвовать, – сказал он и, опасаясь возражений, добавил: – Лев Иванович дал мне на дорогу достаточно и советовал не экономить. Сказал, по памяти 12-го года: беречь деньги по пути на войну – дурная примета.
– Согласна, – улыбнулась Катерина Михайловна, принимая ассигнацию. – Данилыч, через две избы живёт твой тёзка – лихой парень, к тому же запрягает он быстро. А мы пойдём к лавочнику – он живёт ещё ближе – и добудем одежду…
Джейн не верила в успех предприятия: село казалось вымершим. Однако не прошло и получаса, как Данилыч уже договорился с возницей, а Лизонька и Алексей переоделись пусть в мужицкую, но тёплую одежду. Они не переставали благодарить своих благодетелей.
Катерина Михайловна сообщила им какие-то московские адреса, достала бумагу и чиркнула карандашом несколько слов.