Дочь капитана Летфорда, или Приключения Джейн в стране Россия
Шрифт:
Тотчас произошло событие, подтвердившее эти слова. Парень-ямщик, крикнув недавним ездокам что-то неразборчивое, подхлестнул измученных лошадей. Те рванули довольно резво, будто понимая: устали не устали, а от этого места лучше быть подальше.
Парень в белой рубашке – тот самый Алексей – рванулся было следом, но увяз в сугробе и вернулся к крыльцу.
– Вам все равно на них далеко не угнать, заморились, – успокоил его Данилыч.
– Расскажите, что случилось, – сказала Катерина Михайловна. – Я должна это знать, иначе не смогу вам помочь.
Заговорил парень. Он рассказывал быстро, но чётко и понятно.
Джейн, как и кони умчавшейся тройки, пока ничего не понимала, но начала дрожать от предчувствия чего-то страшного. Саша переводил ей, не каждую фразу, но общий смысл.
– Лиза – сирота, дочь однодворца. Воспитывалась у графа Изметьева как барышня. Алексей – крепостной, был послан графом в Москву учиться на кондитера. Научился, вернулся, граф его держал как вольного, платил жалованье. Влюбился в Лизу, скрывал это. На днях граф решил, – Саша сделал паузу, но не стал искать эвфемизмы, – сделать её очередной наложницей. Должно было произойти нынешним вечером, её причесали и одели в костюм невинности. Алексей об этом узнал, нанял вольную тройку. Сбежали, даже не успели одеться. Решили доехать до ближайшей церкви вне графских владений и обвенчаться: Алексей настоял, думает, граф тогда не тронет Лизу. Насчёт себя ему все равно, хоть и боится. В таких случаях граф посылает своих псарей в погоню по всем дорогам.
За это время Данилыч успел сходить к тройке и повязать коням на морды торбы с овсом, что означало остановку.
– Я поняла, – сказала Катерина Михайловна, когда рассказ был окончен. – Прежде всего войдите в церковь. Она натоплена, вам надо согреться. Батюшка, – сказала она уже священнику, – пусть войдут. Почему «не могут»? Люди крещёные, в церковь пришли, наряд не по сезону, но подобающий.
– Не погубите, барыня, – тихо сказал священник.
– Никто никого здесь не погубит, – ответила Катерина Михайловна. – Если у графа будут вопросы, я сама скажу ему, что здесь самодурствую я и никто другой. Нельзя людям мёрзнуть на церковном пороге. Идите, мне надо сказать пару слов моим спутникам.
Алексей и Лиза, явно не только испуганные, но и замёрзшие, вошли в храм, священник – за ними.
– Бросить их – подлость, – немножко растерянно сказал Саша.
– Благодарю, Сашенька, другого не ожидала, – улыбнулась Катерина Михайловна и повернулась к Джейн.
– Извините, Джейн, что первое из обещанных мною приключений произошло столь скоро, но тут уж ничего не поделать. Эти два человека, встреченные нами на дороге, оказались жертвами гнусного произвола. Я, Данилыч и Александр не можем оставить их в беде.
«Но мы же едем спасать моего отца!» – чётко услышала Джейн свою мысль и даже удивилась, услышав собственный ответ:
– Как я могу вам помочь?
Катерина Михайловна ответила не сразу. Она, как и Данилыч, вглядывалась в метельную темноту. Джейн посмотрела туда же, ничего не увидела, но услышала конский топот.
– Пятеро, не больше, – сказал Данилыч. – Катерина Михайловна, вы тоже в церкви погрейтесь, народ-то шальной. А мы с Александром Петровичем постараемся им зубы заговорить.
– Советуешь, Данилыч?
– Да, Катерина Михайловна. Челядь без барина большой гурьбой не ездит, а будет барин, тогда уж вам с ним беседовать. Сейчас с ними его нет.
– Как скажешь, Данилыч, – послушно ответила Катерина Михайловна, взяла Джейн за руку и шагнула к церкви.
– Барыня, не погубите. Отдайте им меня, они же убьют Алешеньку, – запричитала Лиза, выглянув из церкви. Катерина Михайловна резко цыкнула на неё.
Саша успел отлучиться к экипажу и вернулся с саблей. Ещё успел сказать Джейн, входящей в храм, что вот она, та самая картинка, о которой ты мне говорила: тут и тройка с молодыми, тут и встреча у церковного крыльца, и волки следом.
«В какую страшную сказку я попала», – подумала было Джейн, но опять сказала вслух совсем другое:
– Sasha… – А так как не знала, чего пожелать по-русски, и даже не знала, что пожелать по-английски, сказала слова, от которых улыбнулся и Саша, и Данилыч, когда Саша ему перевёл: – Постарайтесь не замёрзнуть.
Из метели вырвались четыре всадника.
– Слушаю очень внимательно и надеюсь, что рассказ окажется настолько ценным, что не вынудит меня после его окончания передать вас в руки полиции за бродяжничество. Собственно, я так и собирался сделать, узнав, что сэр Фрэнсис находится в России, а вы – здесь.
– Собирались, но не сделали, – усмехнувшись, ответил Счастливчик Джон. – Любопытство – не то качество, которым вы обделены. Но это не главное. Я скажу только одну фразу, и вы задумаетесь, что лучше – грозить мне полицией или думать, как вместе выходить из этой гнилой истории.
Мистер Стромли выжидающе взглянул на собеседника.
– А вот и фраза, которая родилась у меня пять месяцев назад, жаль, сказать было некому. Девчонка сбежала из дома, потому что подслушала наш разговор.
– Черт! – не сдержался мистер Стромли. – Тогда какого же черта…
– Какого же черта я сейчас не сижу в тюрьме в Йорке или Портсмуте, облегчив свою душу показаниями против вас? – усмехнулся Счастливчик Джон. Его голос стал окончательно хриплым, лицо вытянулось, стало серым, как зимний сумрак. Если он ещё чего-то боялся, то явно уже не стеснялся. – Да, сэр, если бы не моё решительное сопротивление этой перспективе, этим бы все и кончилось. Так что благодарите и ваше счастье, и меня лично. Но сейчас я голоден и хотел бы подкрепиться перед рассказом.
Дядя Генри отдал соответствующий приказ через тётю Лиз и обернулся к Счастливчику Джону, чтобы услышать следующее:
– Если еду уже несут, тогда продолжаю. Я проник на корабль, идущий на Балтику, причём на самых законных основаниях из всех возможных в моем положении – используя рекомендательное письмо, выкраденное моим приятелем у американского репортёра. На корабль я сел в Копенгагене – там было проще – и через четыре дня стал свидетелем неприятного открытия. Выяснилось, что, вопреки вашим сведениям, капитан Летфорд отплыл на крымский театр войны. Более неприятное открытие последовало через пару минут, когда стюард-бой, уронивший поднос с грязной посудой, признался, что он – дочь сэра Фрэнсиса.