Дочь капитана Летфорда, или Приключения Джейн в стране Россия
Шрифт:
Андреевка, небольшая и неказистая деревушка, осталась за спиной. Впереди был лес, над ним – печальная синяя полоска, прощальный привет закатившегося солнышка. «Значит, едем на юго-запад, туда, куда нам и надо», – улыбнулась дремавшая Джейн.
Ей нравилось путешествовать, не задумываясь о направлении маршрута, да и Саше тоже. Он уже сказал, что с Данилычем можно, как Митрофанушке, совсем не знать географию: будет нужда у Катерины Михайловны заехать в Капскую колонию, он и туда довезёт. То, что Митрофанушка – склонный к парадоксам юный джентльмен, всецело доверяющий кебменам, Джейн уже узнала от Саши.
Ещё Джейн нравилась решимость Катерины Михайловны ехать быстро, ночуя прямо в возке и лишь изредка, если совсем растрясёт, на постоялых дворах. «Тем более, найти лучший гостиничный номер, чем тот, в котором мы едем, будет трудно», – сказала она.
Правда, в пути допускались и незапланированные остановки. Катерина Михайловна предупредила о них сразу же, ещё в тот вечер, когда она уговорила Льва Ивановича.
– Только вот что имейте в виду, – сказала она Джейн, – может так получиться, а скорее всего и получится, любят меня разные приключения, в пути придётся задержаться. Если так будет, то от вас как иностранной подданной потребуется лишь терпение – ждать, пока я улажу чужую заботу. Не удивляйтесь, Джейн, вы должны помнить наше знакомство. В тот вечер мы с Данилычем рассчитывали вернуться в мою усадьбу без приключений, однако вы спасли нас от дорожной скуки.
Джейн улыбнулась, сказала, что её путешествие по России само по себе является приключением, поэтому других может и не случиться.
Пока остановок не было, тройка мчалась по укатанной февральской дороге. Джейн решила, что царский возок, снившийся ей не раз, вряд ли ехал бы быстрее. Это она и сказала Катерине Михайловне.
– Да, – отозвалась она, – только фельдъегерь менял бы лошадей на каждой станции, чего мы делать не будем, да к тому же дорога перед ним всегда была бы свободной: казённая тройка предупреждает о себе звоном колокольчиков. Как видите и слышите, у нас лишь бубенцы.
– А чем различается их звон?
– Когда выедем на большой тракт, вы услышите не раз. Он отличается.
Минут десять спустя Катерина Михайловна сказала:
– На ловца и зверь бежит. Слышите, Джейн? Это именно колокольчик. Впрочем, эта пословица в нашем случае может иметь обратный смысл. Мы поравняемся с колокольчиком через пару минут, прошу вас, не высовывайтесь. Саша, к тебе относится тоже. Если хозяин встречной тройки, а я уже догадываюсь, кто он, сочтёт меня единственной пассажиркой, будет лучше всего.
Джейн не просто послушалась, она вытянулась, укрывшись замечательной серой шалью.
Колокольчик приближался, звеня весело и тревожно. То ли на Джейн так подействовала перевёрнутая пословица про охотника и добычу, то ли уж такой был волшебный воздух России, что все разлитые в нем радости и опасности нечаянно проникают в душу и звучат там, как этот колокольчик.
Послышалось «тпрруууу». Тройка приостановилась. Джейн почти не разобрала беседу Катерины Михайловны со встречным. А беседа была вот такой.
– Здравствуйте, Катерина Михайловна! – сказал ротмистр Сабуров, с той выглаженной вежливостью, за которой скрывается настоящая злость. – И кого сегодня вы утешать собираетесь, или с утешения едете?
– Мне, Дмитрий Борисович, утешительным ремеслом заниматься, право же, неловко, – то ли серьёзно, то ли лукаво вздохнула Катерина Михайловна. – Не могу забыть о платке, данном покойным Государем покойному графу Александру Христофорычу [65] с тем, чтобы утирать им слезы невинных и обиженных. Потому, когда мне кого-нибудь доводится утешать, каждый раз чувствую, что отбираю жандармский хлеб.
65
Бенкендорфу – первому шефу жандармов.
– Это точно, – заметил Сабуров, – хлеб не хлеб, а в чужие дела встревать не вдовье дело… особенно такой вдовы, как вы. Сидели бы в вашем имении, утешали мужиков, да приживалок, да сирот – знаю, немало у вас. Вам заботы вдовьи, нам – государевы. Не могу вашу привычку одобрить в такие дела впереди жандармов соваться.
Джейн, не понимавшая разговор, заметила, как изменился голос Катерины Михайловны после этой фразы. Не то чтобы она говорила напряжённее или злее, но чувствовалось: человек отвечает и следит, чтобы в словах не проскользнула обида.
– Правда ваша, Дмитрий Борисович. Вот только, если бы слуги государевы умели с делами вовремя оборачиваться, видит Бог, не выезжала бы из своего имения. Как быть, Дмитрий Борисыч? Возьмём дело помещика Астахова, о насильственном венчании с дочерью однодворца Петрова, как дело-то идёт? Как дело мещанина Ложкарева, содержащегося в губернской тюрьме за убийство, совершённое, когда он в Москве пребывал? Как идёт дело о расхищении сиротского наследства опекуном в Марковском имении?
– Катерина Михайловна, мещанин Ложкарев… – пытался возразить ротмистр. Но Бойкая вдовушка, как заправский судейский секретарь, тараторила ровным и чётким голосом, перекрывая собеседника.
– А как дело о вырубке леса князем Кравским в соседнем имении отставного поручика Козакова? А как дело о безземельной продаже трёх душ в имении помещика Синягина? У меня, Дмитрий Борисыч, таких дел, где у полиции глаза закрылись, а у жандармов руки не дошли, только на памяти десяток будет. А уж если посмотреть в тетрадке… Понимаю, Дмитрий Борисович, жандармов мало, печалей много, вот мой платочек иногда чуть-чуть и намокает.
– Давайте-ка каждый будет своим делом заниматься и ехать своей дорогой, – недовольно заметил Сабуров.
– Давайте, – согласилась Катерина Михайловна. – А вы-то сейчас кого утешать направляетесь?
– Не вашего платочка дело, – ответил Сабуров, но, не удержавшись, добавил: – Заговор. Последние слова, как и весёлый звон колокольчика, донеслись уже издали: тройка ротмистра удалялась.
– В Рождествено направился, на этой дороге больше некуда, – заметил Данилыч.
– Зачем? – с нескрываемой тревогой спросил Саша. Он все время разговора просидел в углу кибитки («Вот мы вместе и поиграли в прятки», – подумала Джейн).