Дочь капитана Летфорда, или Приключения Джейн в стране Россия
Шрифт:
Весной 1855 года прежний энтузиазм приостыл. Горожане не толпились, а девицы просто не успевали познакомиться с солдатами, которые прямо с вокзала шли в порт: линейная и лёгкая пехота, артиллерия, кавалерия. Воинов, отплывающих к подвигам, что оказались не под силу их предшественникам, провожал лишь оркестр, да ещё отдельные зеваки, которым больше делать было нечего.
– Вы не находите любопытным, мистер Вильямс, что наших доблестных солдат отправляют под Севастополь с куда меньшей помпой?
– Это потому, что наши солдаты нанимаются за деньги, а лягушатники платят своим солдатам музыкой. И не родись я англичанином, все равно предпочёл бы британский вариант. Если ты скопил хоть какие-то денежки, то музыку найдёшь сам.
– Правда ваша, мистер Вильямс. Как вы думаете, долго ли ещё продержится Севастополь?
Катон Старший [75] неизменно повторял: «Карфаген должен быть разрушен». От него произошла особая порода людей, твердящих одну и ту же фразу или задающих один и тот же вопрос, даже если на него получен окончательный ответ или стало окончательно ясно: ответа не предвидится.
75
Римский сенатор II века до н. э. До разрушения Карфагена римской армией Катон не дожил несколько десятилетий.
Энтони Миллер, негоциант из Бристоля, относился именно к таким наследникам Катона. С того момента, когда его торговый партнёр уговорил его в длинном письме собрать нужный капитал и отправиться под Севастополь, он задавал один и тот же вопрос, сначала в Англии, а потом и в поезде Гавр – Марсель: Миллер торопился. Так как единственным попутчиком, говорящим по-английски, оказался другой негоциант – Джон Вильямс, – тоже спешивший к осаждающей армии, вопрос был задан не меньше двадцати раз.
Следует заметить, мистер Миллер знал ответ на собственный вопрос. Просто ему хотелось в очередной раз перечислить свои аргументы, услышать поддакивание собеседника и ещё раз убедиться, что он принял правильное решение.
– Поначалу я опасался, что лягушатникам надоест воевать и они помирятся с новым царём. Но, проехав по Франции, я убедился, что опасаться не стоило. Французам, как и их императору, нужна победа над русскими, а они признают, что победили, лишь захватив один из русских городов, хотя бы Севастополь. Французы хорошо помнят, в какой стране погибла их Великая армия и откуда в Париж прискакали казаки. Конечно, – улыбнулся мистер Миллер, – они с радостью отомстили бы и нам, за Трафальгар и Ватерлоо. Но наш флот лишает их такой возможности, а вот в союзе с нами воевать против русских им под силу. Поэтому они вынуждены мстить только русскому медведю и будут осаждать Севастополь хоть до следующей зимы, а значит, там будут и наши войска. Кстати, мистер Вильямс, вы сами когда-нибудь хотели кому-нибудь отомстить?
В отличие от вопроса о предполагаемых сроках падения Севастополя, вопрос о мести был оригинальным и бестактным. Но мистер Вильямс ответил и на него:
– Месть без выгоды, как и симпатия без взаимности, – горчица без говядины. Весь трёп о мести – из французских романов. Поэтому-то лягушатников и заставляют воевать, платя им музыкой и кислым вином.
– Опять вы правы, мистер Вильямс. От мести должна быть такая выгода, чтобы в карман положить или хотя бы на стол поставить. Это как если кролики на огород повадились спаржу объедать, им ведь не мстить нужно. Подождать, пока прикормятся, силки поставить и пригласить на обед в сотейнике. Тут и месть, и польза, правда, мистер Вильямс?
«А ведь мне, – лениво подумал Счастливчик Джон, – терпеть этого болтуна сперва до вечернего отплытия, а потом – до Крыма. Интересно, сколько ещё раз он спросит меня о том, когда падёт Севастополь?»
Впрочем, за прошедший год Счастливчику Джону пришлось вытерпеть немало разных неприятностей, среди которых трёп надоедливого попутчика был, пожалуй, наилегчайшей.
К тому же его вопрос напомнил Счастливчику и про говядину, и про горчицу. Говядина, безусловно, ждала его в Севастополе; вполне вероятно, что и горчица. Он это предчувствовал.
Основное блюдо – сэр Фрэнсис Летфорд. Относительно судьбы этого господина никаких эвфемизмов и экивоков, предполагаемые действия мистера Вильямса под Севастополем были названы своими именами. Как и насчёт его дочки, если её, конечно, не съедят волки и не засыплет снег в пути. Разумеется, нежничать Счастливчик не собирался.
Джейн предназначалось стать горчицей.
Из дневника Джейн
«Март 1855 года. Курск
Дорогой дневник, наше путешествие обходится без новых приключений. Мы едем быстро, так как обычно обгоняем все попутные сани, не говоря уж об обозах, но время от времени останавливаемся, позволяя отдохнуть лошадям. Поэтому царские курьерские тройки обгоняют нас.
Может быть, путешествие в таком экипаже имело бы свои преимущества, но я сомневаюсь, что нашла бы в царском возке такую замечательную компанию.
Местность изменилась – бескрайние леса окончательно забыты, и вокруг бескрайние поля. Сэнди рассказывает мне, что города, которые мы проезжаем – Орёл, Курск, Белгород, – были построены как крепости, для защиты от кочевников русского фронтира [76] . Трудно представить, что когда-то в этих краях не было ни городов, ни посёлков, а только скакали орды, вооружённые лучше псарей графа Изметьева.
76
Фронтиром» в XIX веке называлась граница американских штатов с индейскими территориями. Классические «фронтирные» штаты – Монтана, Колорадо, Канзас, где происходили непрерывные стычки с индейцами. На территории центральной и южной России веками существовала такая же беспокойная граница, где «индейцами» были татары, поэтому термин, употребленный Джейн, вполне уместен.
Про историю этих мест рассказывает Сэнди, а Данилыч – о своих многочисленных приключениях, в том числе о встречах с современными кочевниками, живущими за тысячу миль отсюда.
Данилыч вообще рассказывает много – я задаю ему какой-нибудь вопрос, он на него отвечает, после чего добавляет: «Этому я научился тогда-то», «С ним я встречался тогда-то» … В итоге выходит длинный рассказ. В том числе и потому, что Сэнди работает переводчиком.
Катерина Михайловна говорила, что Данилыч может и приврать, она даже обещала предупреждать улыбкой о его враньё, но, как я заметила, хотя и слушает, воздерживается от разоблачающих улыбок.
Несколько дней я просто запоминала рассказы Данилыча, но сегодня мы остановились в гостинице, и я хочу свести их в одну биографию.
Данилыч родился крепостным (я уже знаю, что это не совсем то же, что и раб, хотя отличия, на мой взгляд, невелики), возле города Смоленска, с детства был взят в усадьбу, работал на конюшне. Когда началась война с Наполеоном, его господин убежал из имения, приказав слугам хранить добро в лесу. Данилыч, как он сказал, «со скуки», с несколькими парнями начал выходить из леса и нападать на проезжающих французов и защищать лесные деревни от мародёров.