Дочь комедиантов
Шрифт:
Напрасно она старалась припомнить, как очутилась в этой страшной комнате. Однако девочка была убеждена, что эта холодная, грязная конура с рваным тюфяком, сломанным столом и чурбаном, заменявшим стул, была не что иное, как тюрьма, и потому пытливо отыскивала глазами большую цепь, которая должна была, по ее мнению, выходить из стены.
К своему изумлению, цепи она нигде не обнаружила, и это несколько успокоило ее. Она встала, подошла к двери и хотела ее отворить, но оказалось, что дверь заперта на замок.
– Я в тюрьме! – воскликнула она в отчаянии и подбежала к окну в надежде открыть его.
Но все усилия Крошки были тщетны, потому что оконная задвижка находилась слишком высоко. Однако, желая все же узнать, где она находится, девочка принялась усердно стирать грязь с окна.
– Как высоко! – воскликнула она печально, когда ее взгляду открылся необозримый ряд крыш. – Мне никогда не убежать отсюда!.. А я должна убежать, иначе опять попаду в руки злых людей!
Пока Крошка придумывала, как бы ей убежать, солнце успело подняться и первые его лучи ярко засверкали на покрытых паутиной стенах каморки и на камине с лежавшей на нем со вчерашнего вечера ветряной мельницей.
Девочка нерешительно протянула руку к забавной игрушке и залюбовалась ею. У нее никогда не было ничего подобного: ее мать с трудом зарабатывала на хлеб и не могла делать дочке даже такие скромные подарки. Крошка тихонько дунула на крылья мельницы, и они быстро завертелись.
В это время на лестнице раздались шаги, и малышку снова охватил неописуемый ужас. Она видела, как дверь отворилась, и на пороге показался Карилэ. В полной уверенности, что за ним следуют Вольтижер, Паяц и Акробат, Крошка обеими ручками закрыла глаза и с криком отчаяния бросилась в самый дальний угол каморки, прижалась лицом к стене и замерла.
Глава VI
Начало дружбы
Если бы Крошка внимательно присмотрелась к добродушному дедушке Карилэ, когда он входил в каморку, то не стала бы убегать от него. Старик продрог от холода в своей легкой одежде, но его лицо сияло радостью при мысли, с каким удовольствием маленькая девочка выпьет сейчас теплого молока. Поставив горшочек на стол, он закрыл дверь и достал из ящика чашку и хлеб.
– Ну, иди сюда, малышка, иди сюда, дикая пташка, – позвал он девочку. – Не бойся меня: дедушка Карилэ не ест маленьких детей. Хорошо ли ты выспалась? Ты проголодалась, наверное? Старушка Гавро при мне вскипятила молоко: кто по утрам первый приходит к ней, тому она дает самое густое молоко! А сегодня, взгляни-ка, оно досталось мне! Иди же, моя пташка, покушай!
С изумлением прислушивалась Крошка к ласковым словам, и они почти успокоили ее. Она отважилась отнять руки от лица и украдкой оглянулась.
Но в это время дедушка Карилэ открывал большой перочинный нож, чтобы нарезать хлеба. Этим же ножом старик срезал в лесу веточки для изготовления своих мельниц.
Увидев страшное оружие в руках старика, Крошка вскрикнула от ужаса, воображая, что теперь-то и настал ее последний час. Дрожа всем телом, она бросилась старику в ноги с душераздирающим криком:
– Пощадите! Пощадите меня, добрый месье! Я ничего худого не сделала!
Карилэ был глубоко тронут отчаянием девочки. Хотя он не понимал, что она имеет в виду, но почувствовал, как она боится его. И это огорчило старика, потому что дети всегда ему радовались.
– Пощадить тебя? – повторил он с изумлением. – Что ты хочешь этим сказать?.. А! Верно, ты вспомнила тех людей, с которыми я видел тебя вчера в трактире, и принимаешь меня за комедианта? Не так ли, малышка? Но я всего лишь дедушка Карилэ, продавец ветряных мельниц, и все малыши в округе знают меня. Успокойся, деточка, я нашел тебя вчера вечером на улице. Ты лежала полумертвая у ворот моего дома, и я принес тебя к себе. Вероятно, ты ничего не помнишь? Перестань бояться меня, моя пташка, я не сделаю тебе ничего худого!
– Разве те, другие, не ждут меня у дверей? – спросила Крошка, все еще дрожа от страха.
– Кто?
– Акробат, Вольтижер и…
– А! Комедианты? Нет, малышка, там их нет. Разве я знаюсь с такими людьми? Я слышал вчера вечером в трактире их разговор и видел, как они бросились тебя искать. Но ты не бойся: здесь они тебя не найдут. Ну, перестань плакать. Лучше отведай свежего молочка!..
Говоря все это, старик успел нарезать хлеб ломтиками, положил его в чашку, размочил в горячем молоке и достал свою ложку. Теперь, зачерпнув ложкой горячего молока, он слегка подул на него, чтобы остудить, и поднес девочке, которая послушно открыла рот.
После первой ложки последовала вторая, затем третья и так далее. Крошка была очень голодна, и лицо старика сияло радостью при виде ее аппетита. Ему уже давно не было так весело.
– Ишь, как проголодалась, бедная пташка! – произнес он, ставя пустую чашку на стол и гладя своей широкой ладонью головку девочки. – Ну, теперь ты не будешь бояться меня? Не правда ли?.. Однако надо еще раз сходить к старухе Гавро. Вдруг у нее и для меня найдется чашка горячего молока.
– Неужели я съела твой завтрак? – испугалась Крошка.
– Нет, – засмеялся старик. – Если ты съела его, так это был твой завтрак! Я сейчас принесу еще.
На глазах девочки показались слезы. Она схватила большую руку Карилэ и прижала к губам.
– Я так люблю тебя! – воскликнула она сквозь слезы.
– Я знал, что ты недолго будешь меня бояться. Ну, скажи-ка, за что ты меня теперь полюбила?
– За то, что ты отдал мне свой завтрак. Этого никто никогда не делал для меня, даже мама. Нет, мы не голодали, но я никогда не смела просить больше, чем мне давали.
– Бедная девочка! Должно быть, твоя мама была небогата?
– А ты? Ты богат или беден?
Этот вопрос озадачил старика, и он смутился, не зная, что сказать. До сих пор ему и в голову не приходило спрашивать себя, богат он или беден.
– Ну, не знаю, право, что тебе ответить, – проговорил он наконец, надевая свой долгополый сюртук. – Видишь ли, я не богат: у меня нет денег. Но я и не беден: ведь мне ничего не нужно кроме того, что у меня есть.
Крошка с изумлением уставилась на него. Ей еще не приходилось слышать, чтобы кто-нибудь так равнодушно отзывался о деньгах.