Дочь костяных осколков
Шрифт:
Шлюпка ударилась о мою лодку. Одновременно с ударом Филин ухватилась одной рукой за борт, а второй схватила мой гарпун, которым я пытался оттолкнуть ее назад, и потянула на себя, чтобы с его помощью забраться в лодку. Я с трудом сохранил равновесие, выпрямился, и Филин, воспользовавшись моментом, саданула меня по многострадальным ребрам.
От боли перехватило дыхание, я с шипением сделал вдох и постарался сфокусироваться на чем-нибудь еще. Гарпун. Филин его схватила, но и я еще не выпустил его из рук. Я сделал резкое
Филин только недовольно скривилась.
Надо было как можно скорее сбросить ее в воду. Я запаниковал: мне нельзя к Кафре, только не сейчас. В этот момент я бы с любым демоном сделку заключил, ударил бы по рукам с сильнейшим из Аланги.
Филин улыбнулась, словно исходившее от меня отчаяние было для нее слаще любых благовоний, и свободной рукой вытащила из-за пояса нож. Судя по ее взгляду, она собиралась нанести удар в глаз.
У меня из-под ног на Филин бросился коричневый шар. Выражение ее лица мгновенно изменилось.
– Вот дерьмо! – выругалась она сквозь зубы и, выронив нож, отшатнулась назад.
Мэфи вцепился зубами ей в щиколотку и глухо зарычал, а Филин резко дернула ногой, пытаясь отбросить его от себя. Я помнил, какие острые у Мэфи зубы, – видел, как он разгрызал ими рыбину. Зверек причинял Филин боль, но удерживать ее долго он бы не смог. Проклятая женщина все еще крепко держалась за конец гарпуна и была гораздо сильнее меня.
А потом внутри меня что-то шевельнулось, как будто ключ с тихим щелчком плавно провернулся в замке. Я вздрогнул, в ушах загудело.
Филин ногой отбросила Мэфи в сторону. Я сделал еще один глубокий вдох, ребра ответили болью, воздух наполнил легкие и начал распространяться по всему телу, по рукам и ногам, вселяя в меня новую силу. Сначала я почувствовал ее в костях, это было похоже на легкую вибрацию, потом в ногах – они стали крепкими, как угловые столбы дома. Сила поднялась наверх к спине и рукам, и в следующее мгновение я уже не видел в Филин соперницу. Да, она все еще стояла напротив меня, но по ощущениям это было похоже на рестлинг с ребенком. Я для пробы приподнял гарпун, и ноги Филин едва не оторвались от палубы.
На лице Филин мелькнуло новое выражение. Думаю, когда я обнаружил пропажу умных камней, у меня была такая же физиономия. А потом я, даже особо не задумываясь, легко выбросил Филин вместе с гарпуном в воду, как раз перед волнорезами.
Сила покинула меня так же быстро, как и появилась. Я рухнул на палубу, у меня срывалось дыхание, я сидел, глядя на паруса, а лодка тем временем выходила из гавани в Бескрайнее море.
Мэфи подобрался ко мне и положил лапы на колени. Его усатая мордочка была серьезной, шерсть на подбородке испачкана в крови.
– Плохо, – пропищал он и похлопал меня по ноге.
– Плохо.
Я мог выдержать побои людей Иоф Карн. Уходить от погони и потерять последнюю горсть умных камней тоже было мне под силу.
Но это?
Вскоре я отключился, а очнувшись, услышал плеск волн о борт лодки. Цвета и разные детали появлялись постепенно, как акварельная краска на мокрой бумаге. Сначала солнце. Яркое. Высоко в небе. Потом ветер, раздувающий паруса.
Я прищурился.
Мэфи стоял на носу, подставив усатую мордочку ветру. Услышав, что я проснулся, он радостно защебетал, подбежал ко мне и принялся гладить по волосам, будто блох искал.
Я отмахнулся и сел. Тело затекло и болело так, словно мной долго играли волны, а потом им надоело и они грубо вышвырнули меня на берег. С ушибами и ссадинами вечно так, перед заживлением всегда болят особенно сильно.
Иоф Карн.
Я резко выпрямился. Кинжальная боль пронзила все тело. Остров еще был виден, но быстро уменьшался в размерах. Меня никто не преследовал, по крайней мере пока. Ведь им надо было выудить из воды Филин и подготовиться к выходу в море. Их корабль был медленнее моей лодки, но кто знал, сколько умных камней они готовы потратить на погоню за мной?
Ветер трепал по голове и сбрасывал волосы на глаза. Я убрал их за уши и быстро осмотрел тросы и паруса. Потом еще разок, просто для уверенности, сверился с картами. Мы шли в правильном направлении, ветер был попутным, так что заняться было нечем – только сидеть и ждать.
Наставники в Академии любили повторять, что терпение – это первое, чему они учат своих курсантов. Это так, но не в моем случае. Родители знали, с чем мне придется столкнуться, и пытались предупредить об этом, пока я собирал сумки перед отъездом на Императорский остров.
– Они тебя не примут, – спокойным голосом сказал отец, – потому что не увидят в тебе своего.
Я закатил глаза и стащил книги с полки.
– Знаю, они будут спрашивать – говорю ли я с древними или правда ли, что мое имя у пойеров означает «снежная вершина»?
Мама решительно встала между мной и моими сумками и сердито на меня посмотрела:
– Мы стараемся сказать тебе кое-что очень важное! Анау маленький, здесь тебя все знают. На Императорском тебя не знают. Они будут думать, что знают, но это не так.
Я вздохнул, как вздыхают все молодые, которые считают, что знают об этой жизни больше родителей.
– Я наполовину пойер, наполовину империанец, об этом вы хотите мне на прощанье напомнить?
Родители переглянулись. Лицо у мамы было измученное, она взглядом умоляла отца объяснить все сыну. Если бы у меня было чуть побольше мозгов, до меня бы дошло, что я упускаю их главную мысль.
– Йовис, – сказал отец, – мы хотим напомнить тебе, что ты и пойер, и империанец. И что бы они там ни говорили, это не сделает тебя хуже или ниже их.