Дочь куртизанки
Шрифт:
Пока Суман говорила, Рафик, подняв чашку, внимательно следил за ней.
— Иногда человек даже выигрывает оттого, что он одинок, — сказал он. — Что ж, приходите ко мне. Что могу, сделаю. С четырех до семи вечера я не занят, то есть в эти часы я не занят служебными обязанностями и, следовательно, располагаю «свободным временем». Я живу на Парк-роуд, Юсуф знает.
Суман так это и поняла: если неловко приходить одной, захвати Юсуфа. Ей понравилось это.
Потом он открыл записную книжку и, полистав ее, сказал:
— Друзья мои,
Юсуф и Суман встали.
Когда он удалился, Суман спросила:
— Господин Рафик знает и ваших домашних?
— Да. Нам он как родной. Моя мама даже не закрывает при нем лица.
— А вдруг он скажет госпоже, что мы сидели здесь с вами? — забеспокоилась Суман.
— Не знаешь ты еще этого человека. Это река, которая смывает всякую грязь.
9
Огни иллюминации, ослепительный блеск туалетов, аромат дорогих духов и резкий запах спиртного манили отдыхающих в лодочный клуб в Найнитале.
На диванах и в креслах крытой галереи расположилась живописная группа красивых женщин. Они непрерывно обращались друг к другу и, поправляя сползавшие с плеч концы шелковых бенаресских или нейлоновых сари, отпивали по глотку из стоявших перед ними стаканов, провожали глазами каждого проходившего мимо офицера, раджу или тахсильдара [22] , отпускали в их адрес остроты, чаще едкие, и заливались смехом, и тогда начинали искриться бриллианты их ожерелий, сияли золотые украшения на руках.
22
Тахсильдар — глава административно-финансового аппарата района (тахсиле).
В стороне от этой группы на диване сидели Джавид и Нафис, а напротив них на жестком стуле — Салман. Джавид держал в руках стакан с виски, Салман и Нафис пили апельсиновый сок.
Между ними и группой женщин стояла еще одна софа и несколько стульев. На софе сидели мужчина и женщина, по виду муж и жена, на стульях — две дамы. Одна из них, более смуглая, была ярко накрашена. Напротив нее развалился на стуле Шадилал, управляющий женским приютом в Лакнау.
Стол посередине был заставлен закусками, бутылками и бокалами.
Женщина на софе была бы здесь королевой красоты, если б не покров таинственной, гнетущей печали у нее на лице. Она громко смеялась, но и тогда мрачная озабоченность не сходила у нее с лица. Она была в гладком оранжевом сари из дорогого жоржета без каких-либо украшений и того же цвета шелковой блузке, тоже без всяких драгоценностей. Ее спутник был чудовищно некрасив, даже уродлив. Самым приметным в его фигуре был круглый внушительный живот.
— Кто этот господин, с которым вы поздоровались? — спросила Нафис у Джавида.
— Это Шадилал. Правительство открыло в Лакнау приют
— Одет в домоткань, отшельник, а вино хлещет не переставая. Удивительные на свете происходят дела, — заметила Нафис.
— Ничего удивительного. Он только командует беспризорными женщинами, сам-то он не беспризорный. А вы хотите, чтобы в мире было, как в стихах, — как это: «Тот, кто голодным сочувствует, и сам голодал бы… кто лошадь жалеет, сам бы лошадью стал?»
Джавид поднялся.
— Я сейчас вернусь. Мне надо подойти к радже Ратипура. — И он с бокалами в руках отправился в зал.
Джавид едва не столкнулся с высоким блондином, направлявшимся прямо к сидевшей на софе красавице с грустным лицом. Блондин наклонился и что-то шепнул ей. Женщина печально улыбнулась и отрицательно покачала головой. Блондин взглянул на ее спутника, тот глупо улыбнулся и закивал:
— Конечно, конечно.
Но женщина продолжала отказываться. Тогда блондин просто взял ее за руку и потащил за собой. Все дружно подняли бокалы.
— Молодец, герой. Вот это настоящий мужчина! Не отпускай ее, ни за что не отпускай!
— Что тут происходит? — испуганно прошептала Нафис.
Салман повернулся на шум, потом спокойно добавил соку в стоявший перед ним стакан и только тогда ответил:
— Жена да покорится мужу своему.
— Что?
— Видишь ли, это принцесса княжества Лангарпура. Или, точнее, бывшая принцесса бывшего княжества Лангарпура. Теперь она вышла замуж за крупного дельца, торговца цементом, того, что сидит с ней рядом. Это ее муж. А тот, что тащит ее, — один из ее бывших возлюбленных. Он приглашает ее танцевать.
— Почему же она отказывается? Зачем устраивать эту неприличную сцену? — недоумевала Нафис.
— Она же индийская женщина. Как она может пойти танцевать, если нет на то воли супруга?
— Но ведь муж разрешил ей.
— Это он только так, на людях. А, видишь, палец на бокале с виски говорит совсем другое. — И Салман положил палец на бокал, потом снял его и так повторил несколько раз. — А это значит: берегись! И если она не послушается, кто знает, что произойдет сегодня в обитой шелком и муслином спальне?
Теперь Нафис не спускала глаз с этой группы. В самом деле, муж как-то странно играл пальцем по бокалу. И все же она не поверила, рассмеялась и спросила Салмана:
— А ты откуда все это знаешь?
— Я ведь говорил, если б мне вместо изучения юриспруденции доверили заняться выведением на чистую воду темных делишек этих людей, вы узнали бы многое-многое…
Но тут заиграл оркестр.
Со всех сторон поднялись пары и потянулись в зал, поближе к оркестру. В воздух вздымались разноцветные шлейфы, по сверкающему полу, залитому ярким светом, метались силуэты дам. Прижавшись друг к другу, танцующие, опьяненные близостью, кружились по залу, следуя капризу мелодии.