Дочь леди Чаттерли
Шрифт:
Вот и весь секс — кружавчики, оборочки. И такой секс спасет Англию? Сохрани Господи! Бедная Англия, это она должна сперва возродить секс в своих сыновьях, а уж потом они ее будут возрождать. Не Англия нуждается в спасении — ее молодежь.
Католическая церковь, особенно на юге, не против секса, в отличие от церквей Северной Европы она признает секс, почитая брак таинством, основанным на союзе полов, цель которого — воспроизведение потомства. Но воспроизведение на юге не есть только голый научный факт, как мы это видим на севере. Зачатие на юге и по сей день Тайна, обладающая особой значимостью, как и в давнем прошлом. Человек — потенциальный творец, и в этом его величие. Мужчине в каждодневной жизни необходимо ощущать себя творцом и законодателем, только тогда он будет получать от нее полное удовлетворение. Сознание нерасторжимости брака обеспечивает, как мне кажется,
Вопросы секса, супружества имеют огромную важность. Жизнь общества зиждется на семье, а семья, утверждают социологи, держится собственностью. Считается, что семья — лучший способ упрочения собственности и стимулятор производства. Этим, кажется, сказано все. Все ли? Мы сейчас переживаем бунт против семьи, против ее пут и ограничений. Три четверти сломанных судеб обязаны своими бедами сегодня семье. Считанные единицы среди нас не испытывают ненависти к институту брака, висящего гирей на человеке. Бунты против правительств не идут ни в какое сравнение с бунтом против семьи.
И почти все считают, что как только будет найден способ обходиться без этой общественной ячейки, институт брака будет упразднен. Советы упраздняют семью, если уже не упразднили. Если в будущем появятся новые авангардные государства, нет сомнения, они последуют примеру Советов. Они попытаются изобрести какой-нибудь социальный суррогат семьи, уничтожив ненавистные супружеские узы. Государственная помощь матери, государственная помощь детям, женская независимость. Эти пункты в программе любой новой великой реформы. И это означает, конечно, гибель семьи.
Церковь, священнослужители которой живут в безбрачии, которая держится на одиноком камне Петра, а может, и Павла, на самом деле жива нерушимостью брака. Утрать семья прочность, постоянство, незыблемость, и Церковь рухнет. Обратите внимание на упадок англиканской церкви.
Дело в том, что Церковь зиждется на идее союза, единства человечества. И первая ступень этого единства — семейные узы. Семейные узы, семейные путы — как угодно — основное связующее звено христианского сообщества. Разрушьте семью, и вы вернетесь к всеподавляющему господству государства, какое существовало до христианской эры. Вопрос в том, хотим ли мы двигаться вперед или вспять, к существовавшим прежде формам государственного контроля? Хотим добровольно уподобиться римлянам, жившим при императорах или даже под республиканским правлением? Хотим ли быть в рассуждении семьи и собственности чем-то вроде древних греков из городов-государств Эллады? Согласны ли, подобно древним египтянам, выполнять странные ритуалы по указке жрецов? А может, мы завидуем запуганным жителям государства Советов?
Что касается меня, я могу дать однозначный ответ. Ничего подобного я не хочу. И призываю еще раз поразмыслить над знаменитым утверждением, что, пожалуй, величайший вклад христианства в социальную жизнь человека — институт брака. Христианство дало миру семью, ту семью, которую мы сейчас знаем. Христианство учредило автономию крошечной ячейки — семьи внутри обладающего сильной властью государства. Христианство в каком-то смысле огородило человека от произвола государства. Пожалуй, именно семья гарантировала человеку свободу, дала ему собственное крошечное королевство внутри громадного королевства — государства, обеспечила плацдарм для защиты от государства.
И вот теперь мы хотим уничтожить семью? Если мы ее уничтожим, мы все станем жертвами прямого диктата государства. Хотим ли мы погибнуть под пятой государства? Я бы не хотел.
Церковь устроила семью, объявив ее таинством, соединяющим мужчину и женщину в брачный союз, который может разрушить только смерть. И даже разлученные смертью, они все равно не свободны от брачных уз. Брак для человека — вечен. Брак рождает одно совершенное существо из двух ущербных, дает простор гармоническому развитию души мужчины в унисон с женской на протяжении жизни. Брак священный и неприкосновенный — великий путь совместного совершенствования мужчины и женщины под неусыпным духовным водительством Церкви.
Это и есть величайший вклад христианства в человеческую жизнь, о чем мы так легко забываем. Действительно ли семья — это великий шаг вперед на пути к самосовершенствованию? Да или нет? Помогает ли брак становлению человека или, наоборот, заводит его в тупик? Это очень
А тогда то, что семья становится необходимейшим институтом жизни. Старая Церковь очень хорошо понимала непреходящие нужды человека, умела отличать их от повседневных нужд. И она установила институт нерасторжимого брака, чтобы человек мог осуществить потенциальные возможности души здесь, на земле, а не на небесах.
Старая Церковь знала, что земная жизнь человека должна быть прожита как осуществление. Самый ритм жизни человеческой соблюдался Церковью изо дня в день, из года в год, от эпохи к эпохе. На юге Европы мы ощущаем это, слушая звон колоколов на заре, в полдень, на закате, сверяя часы по мессам и молитвам. Это ритм дневного движения солнца. Мы ощущаем небесные ритмы во время карнавалов, процессий, в праздники Рождества, Трех Волхвов, Пасхи, Пятидесятницы, Всех Святых, в День поминовения. Таков ежегодный круговорот, смена времен года, движение солнца от равноденствия к солнцестоянию. Печаль поста, ликование на Пасху, восхищение чудом Пятидесятницы, огни Ивана Купалы, свечи на могилах в День поминовения, зажжение свечей на рождественской елке — всему этому соответствуют внутренние, эмоциональные ритмы мужчины и женщины, сопряжением которых и достигается совершенная гармония.
Августин говорил, что Бог каждый день творит мир заново, для живой, чувствующей души это — истина. Каждая заря проливает свет на совершенно новую землю. Каждая Пасха славит совершенно новый мир, раскрывающийся в совершенно новых соцветиях. Точно так же обновляются душа мужчины и душа женщины, благодарно ощущая бесконечную радость и новизну жизни. Так что мужчина и женщина каждый день и час заново открываются друг другу, следуя брачному ритму, который в свою очередь повторяет ритмический рисунок годового коловорота. Секс поддерживает равновесие мужского и женского начал в космосе: притяжение, отталкивание, переходное время безразличия, новая тяга, новое отдаление, всегда по-иному, всегда внове. Долгий покой Великого поста, когда кровь медленно течет по жилам, восторг пасхального поцелуя, весеннее пробуждение плоти, горячие ласки лета, медленное затухание, протест, печаль, серый мрак осени, а следом — острое вожделенное томление долгих зимних ночей. Сею: проходит красной нитью сквозь циклические ритмы года, диктуемые движением солнца. Для человека трагичен отрыв от природных ритмов, ему нельзя рвать связь с землей и солнцем, космосом. Человек сегодня любит эгоистической, однодневной любовью. Бедная, увечная любовь, оторванная от восходов и закатов, не знающая мистической связи с равноденствием и солнцестоянием. Вот в чем наша беда. Человек подсечен под самый корень, потому что оторван от земли, солнца, звезд, И любовь стала для него циркачкой, насмешницей, ведь мы сорвали этот бедный цветок с древа жизни, поставили в вазу в своем цивилизованном доме и думаем, что он никогда не завянет.
Супружество — ключ к человеческой жизни, его нельзя отделить от вращения солнца, земного тяготения, от блуждающих планет и великолепия неподвижных звезд. Разве на заре мужчина тот же, что на закате? А женщина? И разве гармония и противоречие этих вариаций не составляют музыку жизни? И разве не относится это ко всему течению жизни? Мужчина в тридцать лет совсем не то, что в сорок, пятьдесят, шестьдесят, семьдесят. Так же меняется и женщина, идущая рядом. Но разве эти параллельные перемены не согласуются между собой? Разве не существует какой-то особой гармонии между мужчиной и женщиной в каждый период жизни? Молодые годы, рождение детей, расцвет, взрослые дети, женский критический возраст, болезненный, но несущий возрождение, период угасания страсти, радость тихой привязанности, неясное дыхание приближающейся смерти, смутный страх разлуки, которая, в сущности, не есть разлука, — разве во всем этом не ощущаешь невидимую, неведомую гармонию, лад, завершение, точно жизнь — это беззвучная симфония, ритмично развивающаяся от одной части к другой, такая разная на всем протяжении и все-таки цельная, рожденная беззвучным пением двух изначально обособленных жизней мужчины и женщины.