Дочь моего друга
Шрифт:
Что если Ямпольский прав, и Арине грозит опасность? Теперь я готов благодарить небо за то, что на сегодняшние рейсы не оказалось билетов.
Мы пересаживаемся в машины, подогнанные прямо на летное поле. Ну да, мы же дома, как я мог забыть. Сажусь в салон с Ямпольским, и мне даже объяснять не надо, какой чести я удостоился.
При входе на кладбище из другого автомобиля мне передают огромный букет темных бордовых роз. Красивый, но абсолютно бесполезный для Глеба. Он никогда не любил цветы. У Ямпольского в руках букет пепельно-розовых, для
На этот раз обходимся короткими благодарностями, не то место и не то время. Ямпольский с охраной исчезает за поворотом, а я ищу нужное место по метке геолокации, которую сбросил мне Бортников.
Толпу людей вижу еще издали. Выхватываю глазами тонкую фигурку, и холод пробирает до самых костей. Я все-таки опоздал, гроб с телом уже опустили в могилу. А она стоит на самом краю и смотрит затуманенным непонимающим взглядом.
Осунувшееся личико, сухие воспаленные глаза, бескровные губы. Надеюсь, ей додумались ввести успокоительное? Не капельки на травках, а нормальный убойный транквилизатор?
И почему ее никто не отведет от края?
Правая нога Арины соскальзывает по грунту. Отбрасываю в сторону бесполезный букет, подлетаю к яме и хватаю Арину в охапку. Она немного заторможенно оборачивается, видит меня, распахивает глаза.
— Демид... Ты приехал?
— Девочка моя, моя хорошая... — выдыхаю в пахнущие медом волосы, прижимая к себе безвольное тело, и отвожу от края ямы. — Приехал, конечно я приехал.
Она цепляется за лацканы пиджака, утыкается мне в грудь и только тогда начинает плакать.
*Об Арсене Ямпольском опубликована серия книг в цикле «Демидовы-Ямпольские»: https:// /ru/tala-tocka-u2481953/novels?sort=cycles
**Тимур Большаков — герой книг на моем втором аккаунте Дина Ареева «Хочу быть с тобой», «Буду с тобой», «Девочки Талера»: https:// /ru/dina-areeva-u7848567
Глава 19
Арина
Это все происходило и происходит не со мной, это не я. Это другая девушка со впавшими глазами и заострившимися скулами проводила по нескольку часов в полицейском участке. Это она общалась с десятками незнакомых людей, которые задавали вопросы, сочувственно вздыхали, качали головами и отводили глаза.
Это она ходила на опознание в морг, ударилась в истерику возле тела папы, а потом свалилась в обморок и отключилась почти на сутки. Или ее отключили, не помню.
Это ее руки исколоты успокоительными инъекциями, потому что обычные таблетки перестали действовать в первые же сутки. Это она все остальное время сидит под дверью отцовского кабинета, опечатанного полицией, завернутая в плед.
Я все это время стою в стороне и молча наблюдаю. Я не плачу, нет, мне нечем плакать. Мои глаза совершенно сухие и очень горячие, в них слезы высыхают, не успев подняться на поверхность.
Сейчас я тоже стою под деревом, а она стоит на самом краю глубокой ямы, в которую уже опустили деревянный ящик.
Не знаю, почему все думают, что там мой папа. Его там нет, его вообще здесь нет. Или может он как и я, за всеми наблюдает со стороны и улыбается с прищуром. Я помню эту его полуулыбку. Он бы мне наверняка подмигнул, если бы мы встретились глазами, но я его не вижу. И не чувствую.
Девушка делает крошечный незаметный шаг вперед, и я отстраненно думаю, что она сейчас свалится в яму и свернет себе шею.
И пусть. Она за последнее время совсем истончилась, стала похожа на привидение. Никто по ней не заплачет.
Кому она нужна? Ее даже от края оттащить некому, все стоят и смотрят как зачарованные.
Все правильно, в жизни тоже так. Если ты стоишь на самом краю, мало кто решится подойти и протянуть руку. До тебя никому нет дела. Я молчу о том, чтобы схватить в охапку и оттащить подальше от бездонной, дышащей могильным холодом пропасти.
Внезапно мои плечи попадают в стальной захват, правая нога беспомощно дергается, ныряя в пустоту. Меня тянут прочь, вырывая из холодного склизкого кокона бесчувственности, и я вновь ощущаю свое тело.
Конечности занемели и окоченели, но я все равно их чувствую. Пробую пошевелить пальцами, слабо, но получается.
Выворачиваюсь и уже по запаху, по горячему телу, к которому меня прижимают сильные мускулистые руки, я знаю, кто это.
— Демид... Ты приехал? — каждое слово с трудом продирается через гортань, но я очень стараюсь. Мне ему столько надо сказать...
Он что-то говорит, я не разбираю, но его голос звучит успокаивающе. Глаза увлажняются, их больше не жжет и не иссушает адское пламя, которое все это время горело в душе. И я не имею понятия как это сочеталось с могильным холодом, который сковывал по рукам и ногам.
Шокировано осознаю, что плачу, изо всех сил цепляясь за пиджак Демида. Демид аккуратно отрывает мои руки, чтобы снять пиджак, и я вцепляюсь в рубашку. Меня укутывает его запахом, таким знакомым и мучительно близким, что сразу становится тепло. Я только потом понимаю, что он завернул меня в свой пиджак.
Даже когда ноги отрываются от земли, продолжаю цепляться за рубашку. Вдруг становится невыносимо страшно, что он сейчас снова исчезнет, и я останусь одна в холодном пустом доме.
— Не уезжай, Демид, — шепчу, продолжая тянуть его за рубашку.
— Не уеду, — чувствую прикосновение губ у виска, — не бойся...
Вокруг помимо парфюма Демида пахнет дорогой кожей. Так обычно пахнут салоны автомобилей, у Демида в машине пахло так же.
— Я хочу домой, — говорю, утыкаясь в теплую, пряно пахнущую шею.
Понемногу отогреваюсь, прихожу в себя. Мы действительно в салоне автомобиля Демида, только он не за рулем, он сидит со мной на заднем сиденье. Я держусь за его рубашку, он обвивает меня обеими руками, подбородок лежит на моей макушке.