Дочь огня

Икрами Джалол

Эта мысль доставила миршабу удовольствие, от избытка чувств он даже поцеловал жену.

— Правильно говоришь, все верно — девочка еще совсем мала. Пусть поживет у нас, ты и Шамсия научите ее, как себя вести, образование дадим, вырастим… А там посмотрим.

У жены отлегло от сердца. Облегченно вздохнув, она сказала:

— Уж я ее воспитаю как надо, не беспокойтесь. Довольные друг другом и принятым решением, супруги уснули. А наверху ни Шамсия, ни Фируза не могли спать.

— Ну поспи, поспи хоть немного! — уговаривала Шамсия подругу. Она знала,

что уговоры не помогут, бедная девочка все равно не уснет.

Разве можно спать, натерпевшись таких мук, горько выплакавшись?

Ведь у Фирузы сердце не камень.

Как только отец ушел, Шамсия поняла, что Фируза попадет к нему в руки. Она кинулась было к Оймулло предупредить, но, увы, мать не пустила, к тому же долго упрекала за непокорность. Поняв, что ее положение безвыходное, Шамсия, обливаясь слезами, заговорила о Фирузе, стараясь вселить жалость в сердце матери, и достигла цели. Мать растрогалась и пообещала оставить Фирузу у них в доме, уговорить миршаба…

Сейчас отец вернулся домой. Шамсия не знает, о чем говорит с ним мать, но она верит в ее уменье подчинить его себе. А если и мать не уговорит отца, Шамсия заявит отцу, что сама пойдет к Мухарраме Гарч — пусть та отведет ее к эмиру. Да, так поступит она, если он не оставит в покое бедняжку Фирузу! Но это еще не все: она пожалуется эмиру, что отец не хотел отдать ему свою дочь. Все это Шамсия выложила Фирузе и закончила:

— Не грусти, сестренка. Будем жить с тобой вместе, ходить в школу, заниматься с нашей дорогой Оймулло…

Но Фируза как будто не слышала ее.

Еще несколько часов назад Фируза была так спокойна!.. Когда постучали в ворота, она крепко спала. Ювелир пошел открывать, но долго не иозвращался. Жена забеспокоилась и последовала за ним, встрепенулась Фируза.

В проходе слышались мужские голоса, один из них принадлежал Гахир-джану, другой — кому-то незнакомому. Его слова долетали до слуха перепуганных женщин, он говорил, что миршаб и кушбеги требуют немедленной выдачи Фирузы. Если это не будет сделано добровольно, он уведет ее силой. Фируза вся дрожала от ужаса, почти лишившись чувств, она опустилась на пол. Оймулло сердцем поняла, что творится с девочкой. Она поддержала ее, привела в комнату, дала выпить воды. Не находя слов для утешения, она крепко прижала ее к себе.

Вскоре пришел Тахир-джан, в полном смятении он сказал, что выхода нет и что он сам поведет Фирузу к миршабу, будет протестовать, требовать, чтобы ее освободили. Танбур прекрасно понимала, что выхода нет, все равно Фирузу уведут. Она успокаивала девочку, говорила, что ее сейчас же отпустят… Вот и дядюшка Тахир-джан пойдет вместе с ней.

Но весь страх перед миршабом поблек, когда Фируза увидела старого водоноса. Изверги, что они сделали с ним! В первое мгновение она даже не узнала его. Опухшее лицо, косматые седые волосы, свалявшаяся седая борода, окровавленная рваная рубаха… Какой ужас! В чем он провинился? Только за то, что он спрятал Фирузу, его так истерзали?..

Да что это к ней привязались? Что плохого сделала она людям?

Чего хочет от нее миршаб? В тюрьму сажают воров, убийц, а при чем тут она? Была бы жива бабушка, ничего такого не случилось бы. Никто не осмеливался ее и пальцем тронуть при жизни бабушки. А теперь все за ней охотятся — и кушбеги, и миршаб, и аксакал, и имам, и суфи, и бай, и дочери бая, и Салима… Все, все на нее напали. Хорошо еще, что есть учительница, она не такая, и Шамсия хорошая… И Асо… Где же он сейчас? Что с ним? Утром придет ее проведать, а ее уже нет. Узнает, что случилось, наверное, побежит к миршабу, а его там изобьют и прогонят… Что же с ним будет? Боже, боже, за что? В чем я провинилась перед тобой?

Все эти мысли не давали покоя Фирузе, она никак не могла уснуть.

— Что будет с Асо? — не выдержав, воскликнула она Утром он, возможно, придет к Оймулло.

— Ничего страшного, ты с ним сама поговоришь, все ему расскажешь.

— Как, Асо придет сюда?

— Нет, ты пойдешь в школу, будешь там заниматься, а вечером вернешься вместе со мной.

— Буду ходить в школу? С вами вместе? Да разве родители ваши согласятся?..

— Мать согласна, а отца она уговорит, я в этом уверена.

— Ох, если бы так!.. Я буду вам верной служанкой, стану носить ваши книги, только берите меня с собой в школу, не оставляйте здесь одну.

— Ты ведь моя любимая сестренка!

— Дай вам бог прожить тысячу лет! Будьте вечно счастливы! Пусть никогда не придется пережить вам, что я переживаю…

У Шамсии от жалости больно сжалось сердце, горло перехватила спазма, она ничего не ответила Фирузе.

Баня Кунджак, что значит угловая, — одна из самых старинных в Бухаре. Она не случайно называлась угловой, ибо помещалась на углу двух улиц, как раз против Большой бухарской мечети, ворота бани открывались прямо перед ее высокой стеной.

У ее ворот и в округе постоянно толклись нищие, гадальщики, торговцы печеной свеклой, а летом — водой. И от покупателей отбоя не было. В помещение бани вели со двора вниз широкие ступени. Туда уже мужчины не входили. Там, в большой прихожей, на суфе, покрытой тюфяками, убранной паласами и одеялами, восседала обычно владелица бани, женщина весьма известная всей Бухаре, Мухаррама Гарч. Она была высокая, дородная, с грубоватым лицом, хранившим следы былой красоты, но поддавшимся натиску времени. На ногах у нее хромовые сапожки со скрипом, отсюда и прозвище — Гарч, что означает скрип.

По ее манере держаться заметно было, что это многоопытная женщина, прошедшая сквозь огонь и воду, видавшая виды, прекрасно разбирающаяся в людях. Покуривая чилим, она внимательно оглядывала всех посетительниц и всем оказывала должное внимание, в зависимости от их положения в обществе. Для каждой у нее находилось острое словцо, голос у Мухаррамы Гарч был громкий, низкий, почти мужской. Редко случалось, чтобы она вставала кому-нибудь навстречу, исключение делалось только для очень знатных женщин, которых она знала наперечет, довольно часто бывала у них дома.