Дочь орла
Шрифт:
— А что, архиепископ Варен разве не рассказал им? — Она язвительно поцокала языком. — Плохо. Он не исполнил свой христианский долг.
— Архиепископ Варен, — сказал Генрих, и голос его был напряженным, — одним из первых сменил свои привязанности.
— Я так и думала, — она откинулась на высокую спинку стула. — Ты ведь не ожидал, что так получится, правда?
— Королевство стоило… стоит того.
— Стоило, — подчеркнула она. — Ты сам знаешь, что не мог победить. Для этого мало захватить корону. Если
Она наблюдала, как в нем поднимается злоба. Он мог бы ударить ее. Стражники были слишком далеко, чтобы успеть его остановить, а Хильде с ним не справиться.
Он сжал кулаки.
— Твой язык жалит, как змея, — сказал он.
— Он говорит правду, — ответила она. — Тебе следовало бы научиться терпению.
— Как ты у своего сарацина?
— Мавра, — поправила она мягко. — Я знаю мои грехи и сколько их. Я никогда не стремилась к трону.
Он смотрел на нее с явным непониманием. Она заметила, что он даже позабыл про свой гнев.
— Ты же дочь императора.
— Что такое дочь, даже королевская?
— Бесценное сокровище. Право на империю.
— Вот поэтому-то, — сказала она, — нас всех и держат в монастыре.
— Но не тебя.
Она покачала головой.
— Не меня. Я доказала свою безвредность тем, каких мужчин я выбирала, какую жизнь вела.
Он хрипло засмеялся.
— О Господи! Я почти верю тебе.
— Ты знаешь, что я говорю правду. Я не хочу иметь больше, чем имею. Я никогда не тяну руки к тому, что мне не принадлежит.
— Понятно. Ты решила стать моим исповедником.
— Поверишь ли ты мне свои грехи, сеньор Баварии?
Он соображал быстро. Она почти забыла об этом. Быстрота была для нее связана с людьми некрупными и смуглыми. Большой светловолосый варвар был слишком медлителен и прост, чтобы быстро ловить всякие тонкости.
— Я не сеньор Баварии, — заметил он.
— Ты мог бы им быть, — сказала она, — мой господин герцог.
— Стоит ли быть просто герцогом, если я был королем?
— Это лучше, чем умереть.
— Они не убьют меня, — сказал он убежденно. Но замолк, потому что сомнение — злейший из демонов.
— Скорее всего, нет, — согласилась она. — Они заставят тебя поклясться в верности и прикажут жить в одном из твоих замков.
Кровь отхлынула от его лица.
— Я не хочу, — сказал он, — я не хочу снова оказаться в тюрьме.
— Тогда им придется убить тебя. Они же не могут выпустить
— Почему ты думаешь, что мне предложат так много?
— Потому, что я им это сказала.
— Ты? Не императрицы?
— Императрицы доверили мне поступать, как я сочту нужным.
Он смотрел на нее так, будто никогда прежде не видал. Возможно, так оно и было. Он никогда не видел в ней просто Аспасию. Родившаяся в Пурпурной комнате; развратница в постели с неверным; посланница чужеземной королевы. Может быть, впервые он увидел ее саму.
— Ты, — сказал он медленно, — чудо природы.
Она от души рассмеялась.
— Очень любезно сказано! Я грешница, вот я кто! И при этом я такая же женщина, как любая другая.
— Нет, — возразил он, — ты не такая. Другие, даже королевы — они поступают так, как от них ожидают. Ты поступаешь так, как тебе нравится.
— Мы все так делаем. Разница только в том, что мне редко нравится то, чего ожидают другие. — Она поднялась, обошла его и подошла к окну. Оно выходило на юг, и ее взгляд скользил над соломенными крышами города, над ярким пятном лагеря, над зеленым мраком леса. Она заговорила, не оборачиваясь, достаточно громко, чтобы он все расслышал: — Бавария твоя по праву. Если ты примешь ее, если ты будешь служить императору с должной преданностью, все твои грехи будут прощены. Все, мой господин. Никаких кровавых распрей с теми, чьих родственников унесла твоя война; никаких претензий от регентов, чьи полномочия ты присвоил, ни от императоров, чью корону ты захватил.
— Почему?
Он действительно не понимал. Вот поэтому, подумала она, он и не смог стать королем. Она дала ему объяснение, которое могло его удовлетворить:
— Я не настолько глупа, чтобы держать сокола в клетке.
— Значит, ты наденешь на меня нуты и колпачок, и я буду летать по приказу?
— Ты всегда вправе выбрать клетку, — отвечала она.
Он подошел и остановился сзади. Она подумала, коснется ли он ее. От него шел жар, словно от очага, даже на расстоянии.
— Я мог бы похитить тебя, — сказал он, — силой жениться на тебе и начать новую игру.
— Которую ты проиграешь.
— Ты в этом уверена?
Он хотел ее. Ее, а не ее возможности и воображаемые выгоды. Может быть, он понял это одновременно с ней. Он не схватил ее, как поступил бы на его месте другой. Он вообще не сделал ни одного движения, чтобы дотронуться до нее.
Это ее поразило. Германцы обычно брали, что хотели. Все, что делал Генрих с момента смерти великого Оттона, было прямым доказательством этого. Но ее он не взял.