Дочь орла
Шрифт:
Но вот в его глазах исчезла усмешка. Ей даже стало на какой-то миг не по себе. На нее так давно не смотрели. В золотых соколиных глазах был интерес. Он смотрел на нее как на женщину, и женщину привлекательную.
Кто-то заговорил с ним, и он отвернулся. Она не знала, смотрел ли он на нее потом. Или сразу забыл. Она опять сосредоточилась на Феофано.
Новобрачных проводили в спальню весьма торжественно, но, пожалуй, слишком весело. Аспасия с удовольствием разогнала бы молодых
Аспасия тоже медлила. Она все-таки беспокоилась, хотя здравый смысл говорил ей, что повода для беспокойства нет. Феофано умная девочка, а силы воли ей не занимать. Неужели она не справится со своим юным мужем и не заставит его почувствовать себя мужчиной? Такого не может быть. Но если она не испытает удовольствия, Аспасия будет огорчена.
Аспасия вышла из папского дворца. Наверное, так здесь бывало во времена папы Иоанна Октавиана: сплошное пьяное веселье. Дважды к ней лезли какие-то разгоряченные вином мужчины. Одного она урезонила словами, другому пришлось наподдать коленом в причинное место. Но он успел разорвать на ней платье. Утром она с этим разберется и потребует компенсации.
Хмурая, сердитая, но без всякого страха, она искала переулок, ведущий к монастырю. На полпути она задержалась. Теплый воздух разнежил ее. Светила полная луна, такая яркая, что хоть читай при ее свете, мириады звезд сияли над ней. Откуда-то доносилось пение. Слова не различались, но мелодия лилась сладостно, как пение соловья.
Она медленно провела рукой по груди. Ворот у платья был разорван, плечо обнажилось, и легкий ветерок ласкал его. Аспасия представила себе Оттона в полумраке спальни: худой, веснушчатый, но достаточно ладный и вполне мужчина.
Путь казался незнакомым, но луна вела ее. Она только раз сбилась с дороги, вернулась и нашла нужный поворот.
Бормотание фонтана в бассейне, и лунный свет, пляшущий в его струях. Языческий Пан играл на беззвучной свирели, и глаза его смеялись, как бы приветствуя ее. Она села у его козлиных ног и подняла лицо к звездам, прекрасно сознавая, что совершает сейчас чистое безумие. Это еще хорошо, если она подхватит обычную простуду, а то ведь бывают лихорадки, ночные демоны или, если Бог отвернется, даже вампиры.
Но ей было все равно. Она пожила достаточно и совсем неплохо. Был муж, которого она любила. Дитя, которое она вырастила, — пусть и не она его родила, — выдано замуж и короновано. И вот теперь она одна-одинешенька, в чужой стране, вдова, бездетная и бесплодная. Неважно, что произойдет с ней теперь.
Быть свободной… И проклятие, и спасение.
Она растянулась
Когда в лунном свете показалась чья-то тень, она не удивилась. Лишь перекрестилась на всякий случай. Тень, однако, превратилась в фигуру в блестящем плаще и белом тюрбане.
Тюрбан. Даже теперь она не шевельнулась. Не могла, хотя понимала, что с разорванным лифом и обнаженной грудью, даже если бы захотела, вряд ли выглядела бы более бесстыдно. А вдруг он не заметит ее здесь, в тени языческого Пана?
Он подошел вплотную.
— Есть более действенные способы покончить с собой, — проговорил он.
Луна и наваждение исчезли: луна скрылась за облаком, а ее безрассудство сменилось холодной ясностью. Аспасия села, придерживая рваное платье. Он склонился над ней. Его руки, сильные и теплые, поставили ее на ноги легко, как ребенка. Луна, осмелев, глядела на них из-под своего покрывала. Аспасия увидела, что его брови насупились, а глаза сверкнули.
— Почему ты всегда так мрачно на меня смотришь? — спросила она.
Он взял ее за подбородок, склонив к ней голову. Она качнулась, чуть не теряя сознания от счастья. Но на уме у него были совсем не поцелуи.
— Это не вино, — сказал он, — а что же?
— Лунный свет, — ответила она.
Он сейчас не насмехался над ней. И это было удивительно.
Платье опять соскользнуло с плеча. И она услышала его прерывистое дыхание. Он стремительно снял свой плащ и накинул на нее. Плащ был теплый, пах кардамоном.
— Кто это сделал? — Голос его прозвенел, как сталь.
И она поняла, что ни за что на свете не хотела бы оказаться на месте того, кто вызвал его гнев.
— Неважно, — отвечала она.
— Насилие нельзя оставлять безнаказанным, — медленно проговорил он.
— Естественно, — согласилась она. — Я бы и не простила, сделай он со мной хоть что-нибудь. Но, думаю, ему еще с неделю не захочется ничего эдакого. Я ударила его коленом. Не люблю, когда меня лапают.
Исмаил смотрел на нее с изумлением.
Она засмеялась, помимо воли. Лунный свет переполнял ее, а этот мужчина выглядел сейчас так забавно.
— Ты думаешь, я не могу постоять за себя? — спросила она.
— Нет. — Он снова стал самим собой, непреклонным и надменным. Он развернул ее, едва касаясь, в сторону монастыря. — Если госпожа позволит, я провожу ее до ворот.
— А если не позволит?
— Моя госпожа мне позволит, — сказал он.
Она умерила свой пыл и вдруг почувствовала, что ее льняные и шелковые одежды насквозь промокли от росы, а воздух полон демонов лихорадки. Даже луна завернулась от них в облако.