Дочь оружейника
Шрифт:
– Слепо? А если он потребует от вас преступления?
– Оно останется на его душе. Итак, если бы он дал мне какое-нибудь приказание насчет вашей дочери, я бы не остановился перед вами, не отвечал бы на ваши вопросы, но он мне ничего не говорил, и я уверен, что капитан даже не знает, где она, как сегодня утром не знал о ее похищении.
– Возможно ли это?
– Он от вас только узнал о нем. Не знаю также поручил ли капитан Фрокару похитить вашу дочь, но клянусь честью, что вот уже две недели, как Фрокар пропал из лагеря под Нарденом, и никто не знает, где он. Сегодня утром один из наших всадников послан был в блокгауз с приказом к лейтенанту Вальсону, чтобы он сдал крепость наемникам ван Рюиса. Тому же всаднику приказано разведать о Фрокаре и привести известия в прежний наш лагерь… Да вот, кажется, и наш посланный, – прибавил оруженосец, указывая на приближающегося всадника, покрытого грязью и пылью.
– Рокардо! – закричал молодой человек. – Какие вести?
Всадник остановился и Вальтер со страхом ждал его ответа:
– Лейтенант выйдет завтра из блокгауза, – отвечал Рокардо.
– А Фрокара нашел?
Оружейник затаил дыхание, чтобы лучше расслышать ответ.
– Он пропал совсем; я разослал людей во все стороны, но никто не мог найти его следов. Я думаю, что его похитила дочь сатаны, старуха падерборнских развалин.
При имени колдуньи, Видаль перекрестился, потом, обернувшись к Вальтеру, сказал:
– Вы слышали?
– Да, только может быть Фрокар привез мою дочь тихонько в Утрехт?
– Он бы явился к капитану, потому что нельзя не знать, что он здесь.
– А если он придет в эту ночь или завтра?
– Он не застанет здесь мессира Перолио, который торопится в свой лагерь. Прощайте же, мастер. Желаю, чтобы Бог сохранил вас и вашу дочь.
И боясь проговориться, он поспешил во дворец епископа, оставив Вальтера, погруженного в размышления. Оружейник немного успокоился, и, зная, что невозможно получить других сведений о Марии, отправился обратно в Амерсфорт.
Там его ждало новое несчастье. Старая Маргарита, встретившая его, объявила ему, что госпожа ее находится в самом печальном положении. Она ничего не понимает, не видит и молча бродит по комнате, в каком-то забытьи. Накануне с ней был сильный припадок лихорадки, и патер ван Эмс послал в монастырь за лекарем, который не велел ей вставать с постели и, уходя, покачал головой.
Вальтер выслушал этот рассказ со стесненным сердцем и побежал в комнату. Марты. Увидев ее, он остановился, пораженный переменой, происшедшей в такое короткое время. Нельзя было узнать в этой бледной, худой страдалице здоровой, красивой хозяйки и матери, на которую все любовались. Она постарела вдруг на двадцать лет, волосы поседели, щеки ввалились, лицо покрылось морщинами.
Вальтер с трудом удержал свои слезы, подходя к постели и тихонько пожал руку жены.
При этом прикосновении, больная как будто ожила и сказала слабым голосом:
– Это ты, Вальтер?
Потом, обведя глазами комнату, как будто отыскивая кого-то, она прибавила печально:
– Ты один?
– Да, милая Марта, – отвечал оружейник, стараясь придать больше твердости своему голосу. – Я принес тебе хорошие вести… наша Мария не во власти этого… Перолио… мы можем еще надеяться.
– Надеяться! – повторила мать глядя на небо.
– Да, мы, может быть, завтра же увидим нашу дочь. Бог поможет мне… я уже придумал план… подожди до завтра, добрая Марта.
– Хорошо! До завтра… – проговорила чуть слышно больная. – И постараюсь дожить… Бог даст мне сил до завтра…
И она упала без чувств на подушку.
План Вальтера состоял в том, чтобы собрать синдиков всех корпораций города и просить их содействия для отыскания его дочери.
На следующий день старшины собрались, и Вальтер рассказал им о похищении Марии и о бесплодной попытке добиться правосудия бурграфа. Они пришли в негодование и вскричали хором:
– Это низко! Что за своеволие, что за несправедливость!
– Герцог Монфортский употребляет во зло свою власть! – закричал синдик сапожников, – он забыл, что у нас свои привилегии, что мы не хотим отказаться от наших прав… Синьор бурграф забывает…
– Что мы избрали его на место епископа Давида, – подхватил старшина цеха шляпников. – Много мы выиграли от этой перемены!
– Да, Монфор хочет тоже угнетать нас, – горячился портной. – А между тем он обязан своим избранием мещанам Амерсфорта и именно корпорации портных.
– Отчего же портных, а не перчаточников? – спросил синдик этого цеха.
– Оттого, что портных больше в городе. Значит у них больше голосов.
– Да и у пивоваров немало голосов, – заметил гордо наш старый знакомый, капитан национальной гвардии ван Шток.
– А колбасники разве немые в городе? – закричал громовым голосом шеф колбасников.
– Бурграф обязан всем корпорациям, – заметил Вальтер, – но он забыл это и не дорожит нами.
– Он может в этом раскаяться, – проворчал портной.
– Да, мы не позволим обижать себя.
– Мы докажем, что амерсфортские мещане не бараны!
– Напишем просьбу к бурграфу, – сказал ван Шток, горячась, – передадим ее нашему бургомистру, он созовет нас всех, выслушает наши жалобы и потребует удовлетворения.
– Да, это прекрасно, – закричали мещане, всегда любившие торжественные собрания, где много рассуждают, но ничего не делают.
– Все это очень долго! – вскричал Вальтер с нетерпением. – Надобно решиться на что-нибудь скорее, опасность близка…
– Разве можно устраивать дела так скоро? – возразил шляпник. – Надобно дождаться ответа от бурграфа.
– Какого ответа?
– На просьбу, которую мы представим бургомистру.
– Бургомистр не будет вам отвечать, или скажет то же самое, что и мне.
– Чего ж вы хотите от нас, мастер Вальтер? – сказал пивовар. – Объяснитесь: мы готовы помогать вам, чем можем.
– Только не требуйте от нас, – прибавил портной, – чтобы мы пошли осаждать Утрехт или лагерь Перолио.
– Я не требую от вас невозможного, а прошу вас, добрые мои товарищи, чтобы вы назначили из городской стражи нескольких молодых людей, которые, вместе с моими работниками, отправятся на поиски по всем дорогам, от Зеста до Утрехта и до лагеря Перолио. Может быть они будут так счастливы, что откроют, где скрыта моя несчастная дочь. Ван Шток, вы капитан стражи, вы можете приказать вашим подчиненным..