Дочь палача и черный монах
Шрифт:
Дубовый стол у стены был сдвинут в сторону. В низкий проход за ним пробивался дрожащий свет фонаря. Голоса теперь слышались отчетливей.
– Проклятье, должен быть еще какой-нибудь знак. Хоть что-нибудь! – произнес один из людей. Голос звучал необычайно сипло, словно владелец его говорил с огромным трудом. – С гробом мы не ошиблись, значит, что-то здесь спрятано.
– Господь свидетель, здесь ничего нет! – Второй голос звучал утробно, со швабским выговором. – Только эта табличка со словами да кости и лохмотья… – Голос перешел в шепот. – Как бы Господь не прогневался на нас за то, что нарушили покой усопшего.
– Лучше разберись с этой проклятой еретической загадкой. Магистр только потому
Только теперь Куизль уловил в сиплом голосе первого незнакомца необычный акцент. Он явно был родом откуда-то издалека.
– Ну ладно, посмотрим тогда еще раз в той комнате, – ответил боязливый голос шваба. – Быть может, я что-нибудь не заметил в ящиках. Этот еретик мог и среди хлама что-то запрятать.
8
Такова воля Господа! ( лат.)
По звучанию голоса Куизль понял, что двое неизвестных приближались к первой комнате. Палач прижался к стене сбоку от выхода. Шаги послышались уже рядом, по полу расползся круг света, и в проход просунулась толстая рука, сжимавшая масляный светильник. В отблеске показался рукав черной рясы.
Куизль среагировал молниеносно. Он ударил дубинкой по руке, так что светильник полетел на пол и погас. Владелец его не успел даже вскрикнуть – палач резко выдернул его из прохода и врезал дубинкой точно в затылок. Толстяк застонал и свалился на пол. На мгновение повисла тишина. Затем снова раздался сиплый голос.
– Брат Авенариус? Что с тобой? Ты…
Голос умолк, послышался лишь тихий шорох, и больше ничего.
– Твой брат Авенариус чувствует себя не очень, – нарушил тишину Куизль. – Но все же лучше, чем Коппмейер. Это же вы его отравили, не правда ли?
Он подождал какого-нибудь ответа, но его не последовало. Потому палач продолжил:
– Я не привык, чтобы на вверенной мне территории травили людей. Здесь есть лишь один человек, кто может убивать, и этот человек – я!
– И кто же ты такой, раз решил, будто тебе до этого дело есть? – прошипел голос с иноземным выговором.
– Я палач, – ответил Куизль. – И тебе известно, что ждет у нас отравителя. Колесо. Но прежде я вас вздерну, а может статься, еще и внутренности вырежу.
С той стороны проходы послышался сиплый смех.
– А как умирают палачи?.. Ну, раз уж на то пошло, ты это скоро узнаешь.
Куизль зарычал. Ему эта перепалка надоела. Человек на полу застонал – удар был, видимо, недостаточной силы, и скоро толстяк очухается. Только палач собрался размахнуться, как вдруг ощутил слабое движение воздуха. Из прохода выскочила тень и ринулась к нему. Куизль отскочил в сторону и почувствовал, как запястье оцарапал клинок. Палач взмахнул дубинкой, но по противнику не попал – тяжелое орудие просвистело над его головой. Якоб выбросил вперед ногу и угодил мужчине точно между ног. И с удовлетворением услышал, как тот застонал от боли и отступил назад. В темноте Куизль мог разглядеть лишь черный силуэт. Человек перед ним был, похоже, в монашеской рясе и сжимал в руке кривой кинжал, какие палач уже видел у исламских воинов. Рассмотреть его более подробно он не успел, так как неизвестный снова бросился в атаку и направил кинжал в широкую грудь палача. Куизль отмахивался дубинкой и удерживал противника на расстоянии. Шагнув назад, он пихнул ногой что-то большое и мягкое и едва не споткнулся.
Не успел палач замахнуться для нового удара, как услышал за спиной тихий шорох. В следующее мгновение горло его сдавил тонкий шнурок.
Но ведь их же только двое?
Он схватился за горло, но кожаный шнур уже врезался глубоко в кожу. Палач стал задыхаться, словно рыба, брошенная на берег. В глазах потемнело. Он в отчаянии подался всем телом назад и почувствовал, как во что-то уперся. Стена! Тогда он попытался раздавить человека позади себя между стеной и своей широкой спиной. Наконец горло перестало сдавливать. Легкие снова наполнились воздухом, и палач закашлялся. Он вскочил с грозным рыком, готовый к новой атаке. Левая рука его вцепилась в мягкую бархатистую материю и рванула, правой Куизль шарил по полу в поисках дубинки, которую прежде выронил. Он пригнулся и стал озираться в темной комнате.
Образы начали расплываться. Отдельные тени слились друг с другом и образовали единый массивный облик.
Внезапно он почувствовал, как тело начало постепенно неметь. Онемение расползалось от пореза на левой руке и охватывало каждую частичку тела. Его парализовало. Куизль попытался шевельнуть пальцами, но они его не слушались.
Кинжал… Отравлен…
Он скользнул вдоль стены и сполз на пол. Ноздри защекотал запах духов – яркий аромат фиалок, напомнивший о цветущих лугах. Палач лежал с открытыми глазами, но не способный даже пальцем шевельнуть, и вынужден был смотреть, как над ним склонились три человека в черных одеждах и перешептывались.
Третий… Видимо, проследил за мной… Что с Магдаленой?
Куизль почувствовал, как неизвестные подняли его и куда-то понесли.
Симон очнулся в кровати, на белом покрывале и уставился в потолок из свежевыструганных еловых досок. Откуда-то снаружи доносился приглушенный шум стройки. Молотки, пилы, отдельные крики людей… Куда, ради всего святого, он попал?
Молодой лекарь поднялся, и голову пронзила резкая боль. Он потрогал лоб и ладонью почувствовал свежую льняную повязку. И сразу все вспомнил. На них напали разбойники! Бенедикта… да, она выстрелила, потом – скачка через лес и наконец темнота. Скорее всего, он ударился о ветку. Сильные руки подняли его на лошадь, он еще смутно припоминал голоса и покачивание в седле. На этом воспоминания обрывались.
Симон почувствовал жажду. Оглядевшись, он увидел справа от кровати низенькую тумбочку, а на ней стоял глиняный кувшин. Не только потолок был новым – тумбочку тоже, видимо, сколотили совсем недавно, как и широкую кровать. В воздухе стоял запах смолы и свежераспиленного дерева, в углу пылал небольшой камин. Больше в комнате ничего не было. Окна закрывали ставни, так что внутрь пробивался лишь тонкий, но светлый лучик света. Значит, снаружи день.
Симон потянулся к кувшину и попробовал жидкость в нем. Вкус был горьким и отдавал мятой – наверное, оставили ему лекарство. Он начал пить большими глотками, и в этот миг дверь распахнулась. На пороге стояла Бенедикта и улыбалась.
– Ну что, выспались? – Она указала на его повязку. – Латал вас, конечно, не лекарь, но, полагаю, здешние каноники тоже умеют обращаться с иглой и нитками.
– Каноники? – растерянно переспросил Симон.
Бенедикта кивнула:
– Премонстранты. Мы в монастыре Штайнгадена. Когда мы убегали от разбойников, вы ударились головой об ветку. Я взвалила вас на лошадь и привезла сюда. Оставалось-то всего несколько миль.
– Но люди… голоса… – Симон почувствовал, как головная боль все глубже вгрызалась в мозг.