Дочь палача и дьявол из Бамберга
Шрифт:
– Мы вправе проверять любого, кто вызовет подозрение, – проворчал извозчик. – Твой брат скверный малый, и мы не хотим видеть его здесь. Так что пусть исчезнет из города!
– Если кто и исчезнет, так это вы, – ответил Бартоломей.
Извозчик занес дубинку, готовый отринуть всякую осторожность.
– Проклятый ублюдок! – крикнул он. – Я не позволю, чтобы какая-то нечисть…
– Довольно, Иоганн! – неожиданно вмешался кто-то из мужчин. Это был старый крестьянин с беспокойно бегающими крысиными глазками. – Я не стану связываться с двумя палачами.
Он отвернулся и пробормотал молитву. Остальные тоже пребывали в нерешительности. Некоторые скрещивали за спиной пальцы против дурного глаза и колдовства.
Куизль ухмыльнулся. В том, что касалось профессии палача, суеверий в Пфаффенвинкеле хватало. Похоже, и в том, чтобы слыть неприкасаемым, сговорившимся с дьяволом, была своя выгода.
– Ваш приятель прав, – проворчал он. – Кто меня тронет, того несчастья будут семь лет преследовать. Дети заболеют, а жены станут худосочными и бесплодными. Клянусь, или не быть мне проклятым палачом!
Якоб грозно шагнул вперед, и мужчины испуганно зашептались. Их предводитель, крепкий извозчик, тоже выглядел смущенным.
– Ну… ладно, – проговорил он. – На сегодня ограничимся предупреждением. Но если мы снова встретим тебя одного в лесу…
– Полно тебе бахвалиться, дай пройти.
Якоб с Бартоломеем протиснулись мимо извозчика и оставили сборище позади. Вскоре они остались одни на дороге.
Младший брат покачал головой:
– Ваши дети заболеют, а жены станут худосочными и бесплодными… И как только тебе в голову такое пришло?
Якоб осклабился:
– Может, надо было раскрасить лицо черным и громко крикнуть «бу»? Порой выгодно, когда люди тебя боятся. Ты это не хуже меня должен знать, братец.
Бартоломей сухо рассмеялся, потом недоверчиво взглянул на брата:
– Алоизий говорит, ты глупые вопросы задаешь. Что это значит?
– Лучше скажи, что ты забыл в лесу, хотя должен был чистить ров?
– Тебя это не касается. – Бартоломей вдруг развернулся и зашагал, прихрамывая, прочь, будто пытался отделаться от докучливых расспросов. – Георг уже лопатой вовсю орудует. Я сейчас к нему иду, работы хватит.
– Забудь про лопаты, есть дела поважнее.
Что-то в голосе Якоба заставило Бартоломея остановиться. Он развернулся, и старший брат в двух словах рассказал ему о предполагаемом оборотне Матео и его связи с Барбарой. Бартоломей слушал, нахмурив лоб, и от Якоба не укрылся беспокойный блеск в его глазах.
– Девчонка просто сбежала от тебя, и ты не знаешь куда? – наконец насмешливо спросил Бартоломей.
Якоб кивнул.
– Она вернется, только когда я помогу этому Матео. Сам знаю, что это не дело, но я должен хотя бы показать ей, что попытался… – Он вздохнул: – Вам с Георгом скоро придется пытать его. Ты же знаешь, есть средства и способы отсрочить пытку или хотя бы сделать ее терпимой. Зелья, другие способы…
Палач замолчал и вопросительно взглянул на брата.
Бартоломей мрачно усмехнулся:
– Ты в самом деле хочешь, чтобы я тебе помог – после
– Ты помогаешь не мне, а Барбаре! Она все-таки твоя племянница. – Якоб подумал немного и добавил: – К тому же я не думаю, что Катарине понравится, если кто-то из домочадцев от горя останется безучастным к вашей хваленой свадьбе. Тебе так не кажется? – Он невинно взглянул на брата: – Сказать твоей суженой, что ты отказался помочь Барбаре?
– Ты стервятник! – прошипел Бартоломей, затем глубоко вздохнул и ответил: – Ладно, посмотрим, что там можно сделать. Ради семьи и Катарины.
Он развернулся и заковылял по дороге, подволакивая ногу, как строптивое животное. Потом все же оглянулся и злобно посмотрел на брата:
– А ты прекрати вмешиваться в чужие дела. Чем я занимаюсь в лесу, это мое личное дело. Понятно? Иначе я за этого Матео так возьмусь, что он завоет, как настоящий оборотень.
– Надеюсь, ты не преувеличивал, когда рассказывал про ваши с епископом добрые отношения, – проговорил Симон.
Они с Самуилом шагали по восточной части соборного комплекса. По правую руку простиралась обширная площадка, по краю которой возвышалось несколько возведенных наполовину строений – будущий дворец епископа. Ремесленники таскали мешки с известью или поднимали каменные блоки на шаткие подмостки. Взмокшие лошади тянули вверх по крутому склону телегу, нагруженную гипсом для штукатурных работ.
Идея навестить с Самуилом епископа принадлежала Симону. Вероятно, лишь властное слово курфюрста могло отсрочить суд над Матео. Каких-то особых надежд Симон, конечно, не питал, но если они хотели помочь парню – а вместе с ним и Барбаре, – то должны были использовать любую возможность. Самуил тоже поначалу отнесся к этому скептически, но все же поддался уговорам друга. Уже перевалило за полдень, мягкое осеннее солнце клонилось за городскую стену, а леса и болота за нею были подернуты туманной дымкой.
– Ну, с тех пор как я начал возиться с его любовницами, и в особенности с его вечным несварением, я действительно стал для епископа своего рода приятелем, – ответил Самуил, когда шумная стройка осталась позади, и глубоко вздохнул: – Хотя слово «друг» для князя-епископа Филиппа Ринека не то чтобы много значит. Вообще, для него нет друзей лучше, чем звери в его зверинце. Правитель из него, признаться честно, никудышный. И духовные дела уже давно перенял викарий.
Симон хмуро взглянул на друга:
– В таком случае Бамберг ждут тяжелые времена. По мне, так этот Себастьян Харзее – настоящий фанатик.
Самуил кивнул.
– Отец Харзее был одной из движущих сил во время преследования ведьм, и сын уже тогда принимал в этом активное участие. Для Себастьяна Харзее Бамберг представляет собой очаг разврата, требующий очищения. Будь его воля, он, наверное, создал бы здесь эдакое Царствие Господне, населенное набожными ханжами, которые чинно ходят в церковь и днями напролет славят Бога. Но его нельзя недооценивать. Он очень умен и жаждет власти.