Дочь палача и король нищих

Пётч Оливер

– Замечательно, – прошипел Тойбер. – За холмом лес начинается. Так ничего не выйдет. Подожди здесь.

Он направился к причалу, где несколько одетых в лохмотья рыбаков раскладывали утренний улов, и заговорил с ними. Сначала они смотрели на Филиппа с недоверием, но местного палача, похоже, в нем не признали. В конце концов рыбаки стали показывать куда-то в сторону холма; при этом они то и дело качали головами.

Через некоторое время Тойбер вернулся.

– У меня для тебя две новости: хорошая и плохая, – проворчал он. – Этот Вайденфельд и вправду находится в лесу за холмом. Небольшая деревушка,

старики ее еще помнят. Но от нее мало что осталось, все развалилось и поросло быльем. И никто там уже не живет. Может, объяснишь наконец, что у тебя стряслось в этом Вайденфельде?

– Позже, – Куизль тяжело поднялся и шагнул на берег. – Сейчас нет времени. Покончим с этим.

– Подожди, – Тойбер вынул из-под скамьи длинный охотничий нож и зазубренную саблю. Нож он заткнул за пояс, а второй клинок протянул Куизлю. – Могут понадобиться. Выпросил у рыбака, который лодку отдал. Он, видимо, тоже на войне побывал.

Куизль задумался на мгновение.

– Мне бы лучше дубинку покрепче, – пробурчал он. – Если это призрак, то ни один клинок нам не поможет.

– Если это призрак, то тебе и дубинка не понадобится, – ответил Тойбер. – Прекрати ломаться и бери уже чертову саблю!

В конце концов Куизль взял клинок, провел пальцем по ржавому лезвию и осмотрел позеленелую от времени рукоять. В глазах появился странный блеск.

– Обычно я с двуручником или катцбальгером сражался, – пробормотал он. – Он брюхо распарывает, как бумагу. А это детская игрушка… Ну да ладно. – Он двинулся в сторону холма. – Идем.

Донауштауф остался по левую руку, и по узкой дороге они углубились в лес. В скором времени их уже окружали высокие буки и сосны, воздух сверкал едва ли не сверхъестественным зеленоватым сиянием. Всюду царила гнетущая тишина, нарушаемая только шелестом листьев и криками соек. Здесь, под кронами деревьев, было тенисто, почти прохладно, и сапоги погружались в оставленную недавним ливнем грязь. Время от времени по размытой земле обозначались широкие следы повозок.

– Эта дорога ведет к кузнице, – пояснил Тойбер и внимательно огляделся. – И незадолго до нее слева должна отходить неприметная тропинка. Рыбаки сказали, что от нее мало что осталось, поэтому надо глядеть в оба.

– Не придется. Вот, погляди, – Куизль показал на свежие следы, хорошо отпечатанные в грязи. – Недавно совсем прошли. Три часа, не больше.

Тойбер склонился над следами и посчитал.

– Их двое, – пробормотал он. – Похоже, у твоего призрака появился сообщник.

Якоб кивнул.

– Не удивлюсь, если в итоге их окажется трое. Они всегда держались втроем. И покойника вернется тоже три.

– Прекрати, пока я сам в призраков не поверил! – Филипп перекрестился и поплевал через плечо. – С ума ты меня сведешь своими суевериями!

Внезапно он остановился. Слева в лес убегала узкая заросшая тропинка. Они едва не прошли мимо нее. Дорожка походила скорее на звериную тропу, но, внимательнее осмотрев окружение, среди листьев и гнилых веток палачи наткнулись на поросший мхом межевой камень. Возле него в сырой листве догнивали останки поваленного поминальника.

Куизль поднял трухлявое распятие и чуть ли не с благоговением прислонил его к камню.

– Вайденфельд, – пробормотал он. – Мы на верном пути.

Они

шагнули на тропу и начали с трудом пробираться через поваленные стволы и густой кустарник. Сломанные ветки свидетельствовали о том, что совсем недавно кто-то здесь уже проходил. В воздухе стоял запах грибов, разложения и сырой древесины. Кроме собственных шагов и приглушенного сопения, слышно ничего не было.

Примерно через четверть часа лес расступился, и взору открылась поляна, поросшая кустарником и молодыми деревьями. Куизль пригляделся и среди зарослей увидел останки домов. Косуля обгладывала кору молодого орешника, росшего из обрушенного колодца. Заметив чужаков, животное ускакало прочь, и воцарилась тишина, от которой у Куизля перехватило дыхание.

«Вайденфельд…»

Погруженный в воспоминания, палач огляделся вокруг. Крыши провалились, из земли торчали обугленные балки, от стен местам остались лишь груды камней, поросшие синими незабудками. Посреди поляны выделялась дорога, но и она по колено заросла папоротником и дикой пшеницей. Чуть дальше из груды камней высилась небольшая башенка. Перекошенные, покрытые мхом надгробья указывали на то, что некогда здесь, вероятно, находилась деревенская часовня.

На верху башни, в обугленном оконном проеме, сидел, болтая ногами, мужчина. Он поманил пришедших к себе поближе, но Куизль невольно отступил на шаг.

«Как такое возможно? Что за преисподняя извергла тебя сюда?»

Человек, что обнажил сейчас зубы в волчьем оскале и захихикал, как женщина, уже тридцать лет как умер.

Симон с Магдаленой лежали на полу, связанные в коконы толстыми канатами, а венецианец расхаживал вокруг них, и походка его была сродни танцу.

– Симон, Симон, – проговорил Сильвио и белым кружевным платком вытер пот со лба. – Вы ставите меня в затруднительное положение. Сами вот скажите, что мне теперь с вами делать? Вашей прелестной спутнице я всегда найду применение, а вот для вас – увы.

Он покачал головой.

– Не стоило вам в самом деле высовываться из Шонгау. Вам, уважаемый лекарь, la bella signorina и, разумеется, ее упрямому папаше. Но теперь уже слишком поздно. Откуда вы вообще узнали о нашем небольшом укрытии? Говорите, или муки вам в глотку набить, чтобы язык расшевелить?

Симон попытался высвободить руки, но веревки держали крепко, как стальные цепи. Он покосился на прислужников Сильвио, что распивали настойку в дальнем углу. К ним присоединились еще трое громил, одетых, подобно товарищам, в грязные кожаные жилеты и покрытые илом штаны. Кого-то из них Симон уже видел на набережной среди батраков.

Все пятеро угрюмо взирали на лекаря – убийцу их друга. Симон понимал, что если срочно ничего не придумает, то смерть ему уготована крайне мучительная. И на что он только подписался!

– Я только предположил, но в итоге оказался прав! – просипел он, красный от напряжения, и в отчаянии уставился на Сильвио, который по-прежнему взирал на него, как на надоедливого жука. – Где вам иначе перемолоть столько зерна?

Симон отчаялся освободиться от веревок и со стоном откинулся на полу.