Дочь палача и театр смерти

Пётч Оливер

– «…для чего ты оставил меня», – тихо пробормотал Симон и взглянул при этом на Файстенмантеля. Тот ничем не выдал своих чувств.

– Так вы считаете, Ганс Гёбль выкрал у Доминика страницу, чтобы навредить ему? – спросил Ригер.

– Ха, все их семейство терпеть нас не может! – вскричал вдруг Файстенмантель. – Жалкие завистники! Теперь вы видите, что бывает, когда чувства затмевают разум. – Он повернулся к судье: – За этим действительно может стоять Гёбль. Так что, будьте добры, выполняйте свои обязанности.

– Завтра я займусь Гансом Гёблем, – пожал

плечами Ригер. – Настоятель хочет, чтобы это дело было улажено как можно скорее, а других подозреваемых у нас на данный момент нет.

– Сегодня же схватите Гёбля, – настаивал Файстенмантель. – Подвергните его пыткам, выдавите из него что бы то ни было, но поспешите, Ригер. Нельзя откладывать репетиции, у нас всего несколько недель.

– Не указывайте мне, что делать! – огрызнулся судья. – Умерьте пыл, Файстенмантель! Я все-таки судья в этой долине и подчиняюсь непосредственно аббату.

– Не беспокойтесь, я хочу лишь как можно скорее разобраться с этим делом. – Файстенмантель злорадно улыбнулся, его лысина заблестела в отсветах, как спелое яблоко. – Или мне все-таки придется рассказать аббату о ваших мелких делишках.

– Да как вы смеете…

Ригер побагровел и с шумом втянул воздух. Он угрожающе занес трость и готов был броситься на Файстенмантеля.

– Мир! – вскричал священник. – Прошу соблюдать мир в моей церкви! Как будто мало бед обрушилось на нашу деревню…

Он перекрестился, и оба спорщика подчинились.

– Я молюсь, чтобы этому происшествию нашлось разумное объяснение, – посетовал Тобиас Гереле. – В противном случае…

Он не закончил, вместо этого взглянул на алтарь, над которым висел образ архангела Гавриила, мечом низвергающего сатану в ад. К своему ужасу, Симон даже на алтаре рядом с чашей с дымящим фимиамом увидел пучок зверобоя. Священнику, вероятно, тоже не чужды были суеверия.

– Э-э… может, вы позволите мне взглянуть на труп? – спросил Фронвизер в наступившей тишине. – Иначе зачем же я пришел?

Ригер глубоко вздохнул, после чего повернулся к цирюльнику:

– Пожалуйста, господин цирюльник, делайте, что вам угодно. Хотя дело тут вполне ясное. Этот человек умер на кресте. Что там еще высматривать?

– И все-таки позвольте ему осмотреть убитого, – обратился к судье Георг Кайзер. – Мастер Фронвизер известен своим здравомыслием. Возможно, он заметит нечто такое, что укрылось от вашего опытного взгляда.

Судья молча отступил в сторону, и Симон приступил к осмотру. На запястьях и лодыжках были небольшие кровоподтеки и ссадины, вероятно оставленные веревками. Лицо Доминика посинело, в глазницах набежала кровь. Ощупав его затылок, Симон обнаружил новые следы крови, до сих пор скрытые под светлыми волосами. Там же прощупывалась шишка величиной с яйцо. Симон задумчиво растер липкую кровь между пальцами.

– Прежде чем оказаться на кресте, парень получил удар по затылку, – обратился он к остальным, с любопытством наблюдающим за ним. – Обухом топора или чем-то еще схожего размера. Скорее всего, он был без сознания, когда его привязывали к кресту, это

объясняет и незначительные следы от веревок. В сознании он сопротивлялся бы. – Симон показал на посиневшее лицо. – На кресте смерть, вероятно, наступила лишь через несколько часов. Он задохнулся. Когда сил в руках не остается, тело повисает в положении, в котором дышать практически невозможно. Если ему повезло, то он окоченел еще раньше.

– Вполне возможно, – проговорил судья. – Когда его обнаружили, на нем была лишь набедренная повязка, как на Спасителе. Только наш крест стоял не в жаркой Палестине, а в морозном Обераммергау.

– А что с его одеждой? – поинтересовался Симон.

Ригер пожал плечами:

– Понятия не имею. Убийца, наверное, избавился от нее. Думаю, после того как ударил беднягу. Видимо, хотел быть уверенным, что он умрет прежде, чем священник обнаружит его на рассвете.

Что-то едва слышно хрустнуло. Симон не сразу понял, что это Файстенмантель скрежетнул зубами. Гигант стиснул кулаки и смотрел на своего мертвого сына; на его лысине, несмотря на холод, блестели бисеринки пота.

– И почему он, по-вашему, не звал на помощь? – спросил у Симона священник, скрестив руки на груди и беспокойно переступая с ноги на ногу. – Нельзя исключать, что в какой-то момент он очнулся.

– Я тоже задавался этим вопросом. Думаю, мы нашли бы ответ там, внутри, – Симон коснулся рта убитого. – К сожалению, уже наступило окоченение, но…

Цирюльник наклонился, так что от лица Доминика его отделяло всего несколько дюймов. Теперь он хорошо чувствовал запах разложения.

Зато Симон увидел нечто такое, что при поверхностном осмотре упустил.

– Нашел! – воскликнул он.

Кончиками пальцев Фронвизер вытянул из губ покойника серую ниточку. Рядом торчала еще одна такая же.

– Что это? – спросил Ригер. – Остатки еды?

– Полагаю, остатки кляпа, – пояснил Симон и высоко поднял нитку. – Видимо, у Доминика был заткнут рот, потому он и не мог позвать на помощь… – Цирюльник повернулся к священнику: – На месте преступления нашли что-нибудь подобное?

Тобиас Гереле упрямо помотал головой:

– Я ничего такого не видел. Во всяком случае, когда я обнаружил Доминика утром, во рту у него ничего не было. Из этого следует вывод, что ваша теория…

– Из этого следует вывод, – грубо перебил его Симон, – что убийца возвращался, чтобы избавиться от следов. Он хотел, чтобы убийство выглядело как проклятие, как Божий знак. Человек на кресте…

Он запнулся.

– Что такое? – спросил Кайзер. – Тебе нехорошо? Надеюсь, я не заразил тебя…

– Нет, нет. – Симон покачал головой. – Просто у меня такое чувство, будто я что-то упустил там, на кладбище. Что-то…

– Ну, по-моему, вы неплохо справлялись до сих пор, – сказал Файстенмантель и похлопал Симона по плечу: – Должен сказать, для простого цирюльника мыслите вы весьма разумно. Во всяком случае, не в пример старому Каспару Ландесу, помилуй Господи его душу. Он предпочитал целыми днями кровь пускать, этот кровопийца.