Дочь палача и театр смерти

Пётч Оливер

Фронвизер задумчиво взял ее в руки и рассмотрел внимательнее. Она изображала священника, голову которого покрывал ниспадающий платок. Цирюльник перевернул фигурку – снизу были нацарапаны два коротких слова на латыни.

Et tu…

– И ты? – пробормотал Симон. – Какого черта это…

Снова скрипнула дверь. Симон отставил фигурку и испуганно обернулся. Неужели незнакомец вернулся? Он облегченно вздохнул: в этот раз действительно пришел Георг Кайзер. Учитель держал

в руках корзину, доверху наполненную едой. Сверху торчал увесистый окорок.

– Это тебе от Файстенмантеля, – сообщил Кайзер. – В знак гостеприимства, скажем так. Похоже, вчера в часовне ты действительно произвел на него впечатление. По воскресеньям нет занятий, вот я и решил навестить тебя…

Он запнулся, увидев растерянный взгляд Симона и грязь на его одежде.

– Ты что, поскользнулся?

Фронвизер кивнул.

– Я хотел догнать человека, который пробрался сюда. К сожалению, не смог толком разглядеть его. Может, тебе вспомнится кто-нибудь? На нем была шляпа с широкими полями, и волосы у него рыжие.

– Шляпа с широкими полями? – Кайзер пожал плечами: – Может, бродячий торговец? В деревне как раз остановились несколько. Ворюга услышал, наверное, что цирюльник умер, и решил, что сможет быстренько пополнить запасы товара. – Он рассмеялся: – Похоже, ты его напугал сильнее, чем он тебя.

Симон отмахнулся и провел Кайзера в комнату, где оба сели за стол.

– Ты прав, – проговорил он. – Я понемногу схожу с ума.

Он с возрастающим аппетитом посмотрел на корзину, наполненную хлебом, ветчиной, сыром и вином.

– Угощайся, – предложил Кайзер. – Файстенмантелю нужен сытый цирюльник.

Симон решительно принялся за еду. Он собирался рассказать Кайзеру о резной фигурке, но теперь собственные опасения казались ему смешными. Фронвизер с набитым ртом взглянул на старого друга.

– Как там у Петера дела? – спросил он.

Кайзер рассмеялся:

– Сидит в библиотеке, позабыв обо всем на свете! За Петера можешь не беспокоиться. Разве что мне придется раздобыть новые книги, потому что старые он прочтет от корки до корки…

Симон удовлетворенно кивнул. Приятно было слышать, что Петеру понравилось у Кайзера. Похоже, Симон напрасно опасался, и мальчик не испытывал к нему излишней привязанности.

– Чем, собственно, занимается этот Файстенмантель? – спросил он через некоторое время с набитым ртом. – Главой Совета все-таки не зарабатывают.

– Он перекупщик, – ответил Кайзер и, заметив вопросительный взгляд Симона, добавил: – Как ты, наверное, заметил, наша деревня несколько отличается от остальных. Это связано с тем, что многие из местных жителей зарабатывают не крестьянским трудом, а, скажем так, резьбой.

– И на это можно жить? – удивился Симон.

Кайзер кивнул:

– И притом неплохо. Все началось с того, что местные

жители продавали резные распятия и фигурки святых паломникам, направляющимся в расположенный неподалеку монастырь Этталь. Земля тут не особо плодородная, остается только резьба. Но постепенно здесь наладили настоящее производство. Кто-то изготавливает распятия, другие – кукол, марионеток, фигурки животных… чего только не делают. Их изделия продаются даже в Венеции и Амстердаме. Файстенмантель организует продажи и, в свою очередь, продает резчикам инструмент, древесину и продовольствие. Они работают на него, и он неплохо на этом наживается.

– Видимо, до того неплохо, что может вести себя как заблагорассудится. – Симон отпил кофе, уже остывший за это время, и показал на горшок у очага: – Налить тебе чашку?

Кайзер рассмеялся и покачал головой.

– Ты еще в прошлый раз угощал меня этим варевом. По мне, так слишком уж этот кофе горький. Не понимаю, чем он тебе так нравится?

– Он помогает мне думать. Кроме того, мне кажется, я привык к нему, как другие к выпивке.

Симон сделал еще глоток и помолчал. Слова его друга напомнили ему, как редко они виделись, хотя их разделял всего день пути.

– А как бесцеремонно Файстенмантель обошелся вчера с судьей, этим Ригером! – проговорил он затем. – Похоже, он знает о нем что-то такое, чего остальным знать не следует… Как бы то ни было, любой другой угодил бы за это в яму.

– Любой, но не Конрад Файстенмантель. По этой же причине он сумел добиться, чтобы инсценировку устроили раньше срока. Файстенмантель распределяет роли, хлопочет о костюмах и даже платит новому цирюльнику. – Кайзер подмигнул Симону. – Он не хочет, чтобы представление еще что-нибудь омрачило.

– Думаю, смерть собственного сына вполне его омрачает, – с горечью ответил цирюльник из Шонгау.

Кайзер пожал плечами:

– В сущности-то, они терпеть друг друга не могли, слишком разными были. Доминик был младшим сыном Файстенмантеля, и тот всегда считал его неудачником. При этом Доминик был настоящим художником. Мало кто мог так умело обращаться с долотом и резцом, как он… – Учитель грустно улыбнулся: – Должно быть, отец все же любил его по-своему. Иначе не дал бы ему эту роль.

– А что он имел в виду, когда говорил, что его сын нес всякий вздор? – спросил Симон.

– Ах это… Доминик постоянно говорил, что хочет уехать. В Венецию или Новый Свет. Хотя отец не дал бы на это ни крейцера. – Кайзер встал и принялся расставлять продукты на полки рядом с заспиртованными жабами и змеями. Стоя спиной к Симону, он продолжил: – Файстенмантель, кстати, убедил Ригера, что за всем этим стоит Ганс Гёбль. Сегодня утром Ригер увез Ганса в Этталь. – Кайзер тяжело вздохнул: – Так у меня ни одного Иисуса не останется.